– В бегстве тоже польза бывает, – сказала вдруг женщина, все так же безучастно глядя в костер. Голос был глухим, как обступившие их лесные сумерки. – Вот ты вроде мучаешься сейчас. Или притворяешься, что мучаешься, – продолжила она, и Ратмир услышал в голосе сухую усмешку. – Думаешь, крова нас лишил. И бежим мы сейчас боги знают куда. А мы ведь рабами тамошними были. Не устрой ты пекло, так бы и подохли в ошейниках. Вот, видел?
Она запрокинула голову, показывая широкую полосу потемневшей кожи на горле.
– Как твои люди потеху начали, я первым делом в суматохе эту дрянь с шеи срезала. Подумала, раз умирать время пришло, то смерть надо встретить как свободный человек.
– Значит, я свободу вам дал…
– Вроде того, – кивнула женщина. – Меня Торбранд выкрал у братьев. Отказала я ему когда-то. Вот он и решил за гордость наказать. Украл и увез к себе. Братья так и не нашли. И стала Гудрун Красивая рабыней для утех. Даже сына не признал. А теперь мы свободны. Доберемся до порта и отправимся домой, в Тресковую долину.
– А чем дорогу оплатишь?
– Тем, что есть, тем и оплачу, – женщина вдруг рассмеялась, словно звякнув колокольчиком. – От гордости Торбранд-покойник отучил. Хорошим учителем был. Пригодится.
Ратмир срезал с пояса кошелек и протянул спутнице.
Та подняла глаза:
– Хочешь меня купить?
Он помотал головой:
– Просто возьми. Пригодится.
Гудрун белозубо улыбнулась и снова посмотрела на него, но теперь по-другому, тепло и волнующе, как умеют глядеть лишь настоящие красавицы.
Ратмир повернулся к ее сыну:
– А тебе вот кто достанется: Лосиный конунг. Видишь, рога какие? Это значит, что в лесу главный он, и все звери его слушаются.
Мальчик молчал.
– Неразговорчивый он у тебя.
– Недавно это появилось. После того как вы к нам пожаловали. Горящая крыша на его дружку упала. Мы выбраться успели, а он нет. Так и сгорел дружка на наших глазах. Не подойти было.
Ратмир опустил руки. Его снова обдало смертельным жаром, в ноздри ударил невыносимый смрад горящей, еще живой и кричащей от боли плоти. Он пошатнулся от судороги, а паренек вдруг прижался, обнял его всем телом, так что Ратмир почувствовал, как бьется маленькое сердце.
Мальчик трясся от рыданий. Их было слишком много для небольшого пятилетнего тела, и плач выходил толчками, словно густой гной из вскрытой, набрякшей от боли раны.
– Ну что ты, что ты… – растерянно бормотал Ратмир, осторожно выпустив из руки нож, и глупо повторял: – Вот, смотри, рога у него какие… Знатные рога…
На руку упала детская слеза, и была она тяжелее навалившейся на мир ночи. Ратмир силился подобрать слова – и захрипел, почувствовав на горле тугую петлю веревки.
Гудрун вскрикнула, бросившись к мальчику. Упала от удара кулаком в лицо. К корчащемуся на земле Ратмиру подошел человек и изо всех сил пнул его в ребра.
– Пришел пожелать тебе спокойных снов, разноглазый, – услышал он голос Льота.
Веревка на шее сжалась сильнее. Ратмир удобнее перехватил в руке деревянную фигурку и наугад врезал ею на звук тяжелого дыхания сзади.
Душитель взвыл, ослабляя хватку. Не теряя времени, Ратмир вывернулся и ударил локтем. Под рукой чавкнул кадык, вой оборвался. Хрипя и задыхаясь от дикой боли в правом глазу и шее, Ратмир бросился к коню.
– Сюда! – просипел он женщине, схватившей ребенка.
Остальные нападавшие бросились к нему. Шатаясь от боли, он вытащил меч, рубанул привязь. Гудрун взлетела в седло, протянула руки к малышу, устроила его спереди.
– Стоять! – из последних сил рявкнул Ратмир, одним ударом славного меча перерубая древко топора одного из врагов. Хлопнул по крупу коня, и тот, вздрогнув, бросился вперед.
Гудрун оглянулась. Белые пушистые волосы выбились из-под платка, мерцали в лунном свете, словно серебро альвов. Это было красиво. Мальчик тоже посмотрел на него. Это было очень важно. И было последним, что успел увидеть Ратмир, перед тем как рухнуть в мокрый от ночной росы папоротник.
Глава 15. Черные скоморохи
– Эй, глазей, не робей, держи хрен бодрей! Будет мишка косолапый грести денежки лопатой!
