совершенно неуместным на столь молодом лице.
– Не пугай меня так, мой мальчик, – прошептал он, начиная о чем-то догадываться. – Пожалуйста, скажи, что это просто дурацкая шутка. Умоляю, не смотри на меня так страшно, словно я больше ничего не значу. И не говори, что ты надумал поселить меня в этом безобразном теле, в котором жизненных сил осталось едва ли на полчаса.
– Книга исчерпала свои возможности по удержанию вашего духа, учитель, – неестественно ровно ответил я. – Вам было нужно другое вместилище.
– Но не такое! Как ты мог переселить меня в тело старого паразита, который предал все, что когда-то было для него свято? Как ты мог подумать, что я соглашусь хотя бы прикоснуться к его грязному телу, а не предпочту до конца своих дней остаться безобразным, но честным тараканом? Неужели рядом не оказалось никого, кроме предателя, при мысли о котором у меня начинает сводить челюсти от злости?!
Я равнодушно посмотрел на бледного как смерть старика, на щеках которого расцвел неестественный румянец.
– Нет.
– Гираш… – простонал мастер Люборас Твишоп, обессиленно откинувшись на подушки. – Чем я перед тобой провинился? Разве я не спас тебе жизнь? Разве ты перестал считать меня учителем? Ну неужели я дал повод в себе усомниться?! Мальчик мой… Мой самый преданный и верный ученик, которого я бы с гордостью назвал сыном… Зачем же ты так со мной поступаешь?! За что ты так меня мучаешь?! Гираш…
Когда у него устало закрылись глаза, а из-под ресниц показались слезы, я наконец разлепил губы и ровно уронил:
– Я расскажу.
Мастер Твишоп ничего на это не ответил – он едва дышал. Но по тому, как тревожно дернулись под набрякшими веками глазные яблоки, я видел, что он внимательно слушает, хотя все еще искренне не понимает.
– Когда вы обрели себя в первый раз, я, если помните, поделился с вами частью памяти. Самым основным, что было важно на тот момент, будучи точно уверенным, что остальное вы не увидите. Это оказалось не так уж трудно – я подозревал, что рано или поздно этот миг наступит, и отобрал нужные воспоминания заранее. В них не было ничего лживого или умышленно искаженного: я показал только то, что в действительности было. Кроме отрезка времени, прошедшего с момента наступления стазиса, и того мига, когда я из него вышел.
Я ненадолго замолчал, искоса поглядывая на умирающего старика, на лице которого больше не отражались недавние эмоции. Мастер Твишоп умел проигрывать и всегда прекрасно контролировал себя. Решив, что вопрос с моим предательством уже не настолько важен, как минуту назад, он сосредоточился на том, в чем действительно не мог себе отказать, – узнать правду. И, подозревая, что она ему не понравится, заранее постарался приглушить свои чувства.
– Как вы помните, эксперимент прошел неправильно. И не совсем так, как я планировал. Поэтому стазис, наложенный на вас, наступил почти сразу и был, к счастью, полным. Тогда как я… На себя у меня не хватило времени. Все, что я смог, – это погрузить в магическое поле трансформу и перенаправить туда свой дух, надеясь, что он приживется удачно. Собственно, получилось не так уж плохо – я действительно очнулся в новом теле. Однако гордился своими успехами ровно до того момента, пока не осознал, что под стазис, охвативший трансформу, мой разум так и не попал.
Я невольно дернул щекой, вспоминая завладевшую мною в тот момент панику. Но деваться было некуда – я оказался заперт в клетке из живой плоти, в которой не работала ни единая мышца.
– Я почти пятьдесят лет провел в этой тюрьме. Ничего не слыша. Не видя. Не чувствуя. Пятьдесят лет в пустоте, в которой не было ни единого звука. В безмолвии. В неизвестности. Не имея ни малейшего понятия, сколько времени продлится неправильно наложенный стазис. Напряженно подсчитывая про себя минуты и гадая, когда же разложится изувеченное тело ученика, над которым славно потрудились мои заклятия. Чтобы не сойти с ума и хоть как-то вести отсчет, я принялся считать от одного и до бесконечности. Потом считать стало невыносимо. Думать о чем-либо, кроме того, что я медленно схожу с ума, было невозможно. И тогда я начал вспоминать все, что когда-либо видел и слышал в своей жизни. Каждое слово. Каждый жест. Начиная с первых осознанных фраз и заканчивая перепроверкой выкладок по теории ЭСЭВ.
– Я завершил ее еще тогда, просчитав все в уме, – сухо сообщил я, заметив, что глаза старика слегка приоткрылись. – И много чего придумал, чтобы хоть как-то себя занять. Все, что я создал: умсаки, кошки, Пачкун и Жрака, артефакты, зелья, амулеты… даже темный алтарь и система защиты моего нового замка… было рождено бредом больного воображения. Но, несмотря ни на что, оно благополучно работает, наглядно доказывая, что я все же не зря провел эти годы. Чтобы это придумать, я поневоле принялся вспоминать старые учебники, записи, лекции первых учителей, чужие монографии, спорные высказывания, свои собственные исследования, результатом которых и стала в итоге теория ЭСЭВ. Тогда же я неожиданно осознал, что многие предпосылки, готовые аксиомы и даже фрагменты будущей системы новых знаний я получил именно от вас. И в какой-то момент пришел к выводу, что вы не только внимательно изучали книги по темному искусству, но и обсуждали интересующие вас вопросы с весьма компетентным лицом.
Тяжелые веки наконец приоткрылись, и я смог впервые посмотреть в глаза учителя прямо.
– Дальше… – едва слышно потребовал он. – Я хочу знать все.
– Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, к кому вы могли обратиться за помощью. Хамелеонка… Она ведь начала мучить вас уже тогда. Какая-то редкая, видимо, форма, развивающаяся крайне медленно и относительно доброкачественно. Отсюда-то и возник интерес к нашей профессии. Но главе Совета не пристало задавать лишние вопросы, поэтому вам был нужен помощник, сведущий в вопросах жизни и смерти. И достаточно фанатичный, чтобы не воспользоваться ситуацией, устроив вам грандиозную подставу, а заинтересоваться самому и со всем присущим фанатикам энтузиазмом ринуться на решение необычной задачи. Именно таким был мой дед, Окирус да Шеруг ван Иммогор. Именно к нему вы пришли с идеей создания искусственного тела. И он как тогдашний глава гильдии не посмел отказать вам в этой странной просьбе. Более того, увлекся идеей и даже стал основоположником некоторых базовых принципов, которые, что бы кто ни говорил, мог придумать и обосновать только истинный некромант.
– Мы работали вместе недолго, – тихо признался старик. – Твой дед был очень своеобразным человеком. Упрямый. Самоуверенный. Тщеславный. Со своими понятиями о том,
