исключительно технический, никаких моральных терзаний! Чуть позже вообще утвердился в мысли, что для некоторых быстрая смерть – это слишком просто.
– Хм.
– И я о том же. Если проследить от начала жизни – такая трансформация личности, что писец! Куда подевался тот парень, которого воротило от мордобоя? Порой меня ужасала та пропасть в моей душе, когда тебя ничто не может остановить. Я это к тому, что не уверен, правильно ли вы поступили, выбрав меня.
– Зря сомневаешься. Девяностые годы в той, рухнувшей стране, были своего рода тоже жизнью после катастрофы, только в меньших масштабах, чем то, во что хотят превратить мир сейчас. Но ты же в результате смог остановиться и вспомнить о своей человечности.
– Вы собираетесь воскресить меня?
– Нет, но, откровенно говоря, в моем вмешательстве и нужды нет – ты сам сейчас в состоянии вернуться. Только надо захотеть. Когда пациент сдается – даже лучшие врачи бессильны. Не забывай, люди сами должны делать свой выбор. Раз за разом.
– Да, но почему-то выглядит так, будто я решаю за все человечество, которое стоит на краю, но его это не волнует?
– Ошибаешься. Ты – один из многих, далеко не единственный. Вас можно назвать избранными, но не потому, что кто-то назначил или отобрал для испытания, а исключительно благодаря вашим способностям, характеру и силе воле. Кто-то, как ты и Жердев, сражается с оружием в руках, а кто-то, сидя в кабинете и выступая на заседаниях, не дает положить страну на лопатки. Хороших людей много везде – во Франции, Италии, Египте, Индии, Бразилии, где угодно! Проблема в том, что эти государства не в состоянии остановить уничтожение большей части человечества, а Россия может. И в ней есть люди, которые на самом острие, они и есть наконечник копья, понимаешь?
– И я в их числе.
– Да.
На несколько секунд все стихло.
– Я вижу, ты по-прежнему сомневаешься, ищешь отклик на мои слова у себя в душе. Скажи, ты помнишь смерть кого-нибудь из близких, которая стала для тебя трагедией?
– Я много, кого похоронил, – неуверенно ответил Меткий, – но у нас не принято было распускаться. Мои предки, те, кого я застал, прошли Первую мировую и Гражданскую войну, репрессии, Финскую кампанию, Великую Отечественную, и всегда кого-то из наших родственников убивали. И отнюдь не по одному человеку. И в мирное время они умирали от болезней и старых ран. Оставшиеся привыкли сжимать зубы и идти дальше, не рыдая на всю округу. Детей такому не учили, мы просто брали со старших пример. Мне и моим товарищам было едва за двадцать, когда мы похоронили, одного за другим, двух наших друзей. Но, опять же, каждый из нас воспринимал это достаточно спокойно. Окружающие – обычные, мирные люди, не могли понять, что мы чувствуем. А мы просто знали – завтра на месте погибших может оказаться любой из нас. Матерей было только очень жаль. Все-таки дети должны хоронить родителей, а не наоборот. Однако даже эти несчастные женщины держались мужественно – плакали, но не раскисали. Поэтому как-то вот так получилось, что страдания – всего лишь часть моей обычной жизни.
– То есть ты не представляешь, о чем я тебя спросил?
– Ну, почему же. Просто такие воспоминания связаны не с моим ближайшим окружением. Вот когда, по долгу армейской службы, приходилось гробы с ребятами, погибшими в горячих точках, развозить их родителям – насмотрелся, что значит безутешное горе. Боль у людей такая, что чувствуешь ее, как свою. Привозишь в нищую хрущевку пожилым родителям единственного сына и понимаешь, что у них больше целей в жизни нет, все кончено. Вот там – настоящая трагедия, и помочь нечем, и слов не найти.
– Тогда представь, сколько миллионов людей ты обречешь на подобное, если сдашься. Только прежде, чем выжившие начнут горевать по погибшим детям и любимым людям, большинству придется умереть в страшных муках. Ты не единственный, кто сражается за человечество, но очень нужен на своем месте.
– Разряд! – крикнул седовласый доктор.
– Есть отклик! Сердце пошло!
– Стабилизируем и переправляем в полевой госпиталь, ему еще много часов на операционном столе придется провести!
– Док, только не снимайте с него пояс с артефактами, даже когда резать будете, и особенно после, – попросил Жердев, – с ними у него шансов намного больше.
– Хорошо.
Глава 14
Задание президента
– Вы, безусловно, поразительный человек, – сказал полковник медицинской службы, заканчивая осмотр и поправляя очки, – хоть я и слышал, что сталкеры – народ двужильный, но чтобы после такого ранения через два дня ходить, как ни в чем не бывало! Нонсенс!
– Это вы преувеличиваете, – отмахнулся Меткий, – я сегодня за день уже раз десять побелел, как лист бумаги.
– Любому другому стоило бы радоваться, что он вообще выжил! Ладно, одевайтесь и пойдемте, провожу вас к новому пациенту, уж очень он просил вас к нему привести.
– А зачем внеплановый осмотр?
– Я хотел заранее убедиться в вашем удовлетворительном самочувствии, а то есть у меня предчувствие, что вы с ним вместе попытаетесь удрать.
– Даже так? Значит, на меня похож?
– Просто два сапога пара. Оба с шилом в заднице.
– А, теперь понятно, – улыбнулся Меткий, увидев на больничной койке Переведенцева, – нашего полку прибыло! Ты как здесь оказался?
– Да несколько ребер сломано, сотрясение мозга у меня и, говорят, еще что-то, я в их терминологии не разбираюсь. А ты-то как здесь оказался? Вы же вчера в Москву
