Гибатуллину по ТПУ:
– Ходу, Денис, ходу, пока фрицы с переправы не свинтили!
Секундой позже продублировал приказ остальным двум БМД бронегруппы. Как я посчитал, жизнь или смерть немцев на переправе теперь зависела исключительно от скорости реакции сторон. Переправиться назад и укрыться в лесу они явно не успевали. А те, кто успевал, должны были вполне просматриваться моими тепловизорами. Ума сразу припустить в глубь леса в немецкой ситуации ни у кого не хватит.
В этой связи первоочередной целью боевых машин по подходу к месту переправы назначались немцы на левом берегу, после их уничтожения приходил черед успевших переправиться. На приречном лугу, в нескольких сотнях метрах от хорошо просматриваемой почти лишенной подлеска дубовой рощи деваться им было некуда.
В принципе так это и оказалось, но, к сожалению, опять не в полностью предусмотренном мною ключе.
Мелькавшие по опушке леса на другом берегу тепловые пятна с ходу получили порцию 100– и 30-миллиметровых снарядов, щедро разбавленных пулеметным огнем, и буквально в пару минут превратились в трупы либо исчезли с экранов наших прицелов, и я радостно скомандовал:
– Хватит с них, кончаем фрицев на нашем берегу!
Бой опять складывался удачно.
В радиообмен вклинился шипящий голос Ханина, решившего проявить инициативу:
– Топор Десять – Тринадцатому! Фрицы в лесу, самого противника не наблюдаю. Снимаюсь с точки, выдвигаюсь ближе к опушке для обнаружения. Приём.
Я на пару секунд впал в ступор. Чтобы переправиться через реку и одолеть триста метров луга до рощи, переправлявшимся немецким подразделениям явно не хватало времени, как, впрочем, и уйти назад на левый берег. Укрыться в траве они тоже не могли, хоть кто-то бы высунулся посмотреть на подошедшие танки и попал в засвет французских матриц наших прицелов.
Пока я размышлял, куда они делись, егоровская БМД развернула башню и дала длинную пушечную очередь по роще, добавила пулеметом и пустила 100-миллиметровый осколочно-фугасный снаряд, срубивший дуб сантиметров шестьдесять толщиной.
– Топор Десять, противник в роще, наблюдаю тепловые сигнатуры. – Егоров, попавший на срочную службу после исторического факультета педагогического института и оставшийся на контракт с серьезной надеждой аттестоваться на офицерскую должность, привычно напрягал рабоче-крестьянское окружение избыточно умной речью.
– Взвод! Уступом влево! Противник в дубовой роще! Уничтожить!
Машины сильно сбросили скорость и, не прекращая движения, растянулись уступом влево, залив тепловые пятна немецких солдат в роще валом огня. Как раз, чтобы по радиостанции завизжал испуганный голос Ханина, снова сбивший меня с мысли, куда с реки так быстро подевались немцы и где их надо теперь искать:
– Вы нас сейчас перебьете, Десятый!
– Что?! Какого черта ты там у немцев делаешь, дебил?! Минута тебе свалить и найти укрытия, идиот!
Огонь смолк, и в прицелах немедленно замелькали спины и задницы улепетывающих в глубь леса немецких солдат. Чувство ошибки и неправильности моих действий кричало не переставая. Все оправдалось, несколькими секундами позже в наушники ворвалась автоматная трескотня, и ефрейтор неожиданно спокойно доложил:
– Обнаружен. Веду бой.
– Ханин, лежать! Пулеметами, огонь!
Машины изрыгнули из себя длинные очереди своих ПКТ.
Впрочем, трассеры пулеметов, вероятно даже, не успели долететь до опушки, когда ничуть не умолкшее в ходе спасения этого идиота чувство неправильности навело меня еще на одну мысль:
– Егоров, роща! Остальные – башни на реку, фрицы под берегом! – И это было вовремя, соседняя машина как раз заискрила под трассерами летевших снизу струй пулеметных очередей.
Немцы, командир которых сообразил, что сбор подразделения после переправы и пробежки в триста метров по высокой траве рискует занять больше времени, нежели два километра для направляющихся в его сторону танков, о чем ему, похоже, явно и недвусмысленно подсказали ракеты, занял оборону у уреза воды, пользуясь обрывистым берегом Чернянки, в результате чего я без малого чуть не попал меж двух огней. Скрашивало ситуацию только то, что отправленное в разведку передовое отделение было вовремя обнаружено и загнано в глубину рощи огнем боевых машин и ханинский дозор, как я понадеялся, кого-то там дополнительно положил и связал боем оставшихся. Егорову осталось только их добить.
– Егоров, спешивай отделение и спасай этого имбецила! Фрицев, что не получится добить, загони в лес. Сам туда сильно не лезь, сразу снимай людей. По выполнению доложишь.
– Принято, Топор Десять.
– Остальные, противник на два часа по урезу воды! Уничтожить! В ближний бой не лезть, срыва дистанции не допускать, бортов не подставлять, держать фрица на носовых курсовых углах! Отработаем их пушками, парни. Не подставляйтесь!
На самом деле, несмотря на преподнесенную немцами неожиданность, ситуация для них виделась мной весьма кисло. Передовая группа, отошедшая в рощу, оказалась вовремя нейтрализованной и лишилась возможности вести по мне огонь в борт и спину, а с фронта немецких ПТР и пулеметов я сильно не боялся. В итоге, для того чтобы безнаказанно переработать обнаруживших себя засевших под речным берегом германцев, мне нужно было удерживать с ними дистанцию и стрелять, стрелять и стрелять. Пока они не кончатся. И это нужно было сделать как можно быстрее, в районе моста тоже заворачивалась буча, на связь вышел деловитый Бугаев:
