Марото так давно считал мертвыми, но еще необычнее – ощущать вместо облегчения или радости бешенство от того, что папаша остался таким же поганцем, а племянник явно вынашивает насчет дяди неприятные замыслы. Все, что он мог сделать, – это остаться честным и надеяться на лучшее.
– Папа, Мрачный, я полагаю, вы уже знакомы с Венценосной Орлицей, раз она привела нас сюда, – сказал Марото. – Вот это Чхве. Она дикорожденная, как и ты, Мрачный. Остальную часть моей команды сейчас зашивают.
Мрачный напрягся – может быть, из-за того, что его странность не так бросалась в глаза, как рога непорочной, и он рассердился на Марото за то, что тот его выдал. Мальчику достались только огромные кошачьи глаза, и если не приглядываться, то можно даже не заметить, что он не совсем человек. Чхве выступила вперед и коротко, резко поклонилась.
– Чхве Бо Юнг, страж доблести генерала Чи Хён, – представилась она, и маленькие острые зубы клацнули, что все больше нравилось Марото.
– Я не дикий, – воспротивился Мрачный, хотя нашел в себе силы поклониться в ответ. – Без обид, но я шаманской крови а не дико-что-то-там. Чи Хён всегда с гордостью говорит о вас, мэм. Для меня честь поклониться вам.
– Ты беседовал с генералом? – спросил Марото, гадая, что эти двое дикарей могли порассказать Чи Хён… и что они вообще здесь делают, если уж переходить к очевидным вопросам.
– О, они без преувеличения подружились, – ответил папаша. – Хотя беседуют они мало – я прав, парень? Если бы эта генеральша так же управлялась со своей армией, как с ним, то…
И тут же, запросто, как камешек бросить, в руке у Чхве появился меч. У Мрачного отпала челюсть, мальчика парализовало от унижения. Кавалересса Сасамасо тоже выступила вперед, и острие ее копья нацелилось в ухмыляющуюся рожу папаши. Рыцарша Венценосного Орла сказала:
– Я уже говорила тебе, старый Волк, что случится, если ты не научишься уважать нашу будущую королеву.
– Уже говорила? – переспросила Чхве.
Дело принимало серьезный оборот – в присутствии Чхве не стоило утверждать, что ночной горшок Чи Хён пахнет чем-то иным, кроме свежеиспеченных булочек, если, конечно, вы не мечтаете лишиться какого-нибудь важного органа. Однако не успел папаша снова разинуть свой поганый рот, как заговорил другой голос, отчего Марото вздохнул с облегчением. Да он же просто спит, и все, – и раз происходящее нереально, не о чем и беспокоиться. Надо было сразу это понять, как только появились призраки его отца и племянника. Можно еще и получить удовольствие, пока не проснулся, и он повернулся к ней, так легко оскорбившей его.
– Воссоединение семейства? Я слышала, что смерть не самое страшное, и теперь знаю: есть правда в старых премудростях.
Обычно, когда ему снилась София, она бывала такой, какой он видел ее в последний раз, молодой и крепкой, разве что с тенями под глазами после многотрудной кампании по захвату Диадемы, а после захвата Багряного трона – еще более муторного управления империей. В снах ее волосы сияли тем самым кобальтовым цветом – темно-синим, как воды Горького залива, обрушивающиеся на Северо-Восточные фьорды, и обычно она являлась в одеянии, похожем на кольчужный наряд, который всерьез носила ее последовательница… если София вообще представала одетой. Мордолиз в сновидениях, к счастью, возникал редко.
Теперь, однако, София снилась ему такой, какой, вероятно, стала бы, не случись тех ужасных событий, – старше и резче, с волосами цвета расплавленного серебра, а не кобальта, с тонкими морщинками, разошедшимися от глаз и уголков рта. Простая кольчуга, весьма похожая на те, что она любила в юности, облегала ее широкие плечи, мешковатые шерстяные штаны ранипутрийского покроя бугрились на крепких ляжках. И Мордолиз, внешне не постаревший ни на день с последней их встречи и стоявший у ее колена, добродушно гавкнул, а потом прыгнул на Марото.
– София!.. – Он выдохнул это слово, как молитву, чтобы не просыпаться еще немного, и смутно осознал, что Пурна, Чхве и Сасамасо опустились на одно колено при звуке ее имени, и только Мрачный оказался слишком глуп, чтобы не склониться перед нею. Это было донельзя приятно, и Марото повторил: – София.
Она пожала плечами и уже не сдержала ухмылки. Мордолиз обнюхивал Марото, и у того руки непроизвольно потянулись к демону, чтобы убрать его с пути, как живую собаку. Тут до Марото дошло: нос демона холоден, как могила; слюна, вымазавшая пальцы, горяча, как бьющееся сердце. Он ощущал все это, он все чувствовал – никакой сон, даже купленный у продавца многоножек, не мог быть таким реальным.
– Собираешься весь день играть с этим чудищем или все-таки обнимешь меня? – спросила София, и эта чудесная, безупречная улыбка, ставшая столь редкой в последние годы ее жизни, растянулась во всю ширь. Она протопала к нему в тяжелых сапогах, а не проплыла над утоптанной землей. Не сон. Не призрак. София! Она подняла руки, ладонями вверх, как бы спрашивая: «Ну, что будешь делать?» – и Марото глубоко вздохнул – впервые за те двадцать лет, что не слыхал ее голоса. – Ты, похоже, по уши в дерьме, дружище, если я не…
Марото сгреб ее в объятия, нагнул и поцеловал в губы изо всех сил, как всегда хотел. У них был привкус обеда, старого калди и выдохшегося тубака. Она была живая, и он поцеловал ее крепче и сжал так сильно, как только смел, наслаждаясь этим восхитительным изумлением перед тем, как отзовется ее язык и она поцелует его, как ей всегда хотелось…
Вместо этого она укусила его за язык, откинула голову и яростно двинула коленом в пах.
Глава 14
