– Как и я?
– Эти ранипутрийцы, которые только что приехали, они ведь твои? Мы видели вас то здесь, то там – как вы неделями шли через горы. Приняли за наемный авангард имперцев, которых вы опередили, но они вас просто преследовали?
– В общих чертах – да, но я бы не назвала ранипутрийцев своими. Если что-то пойдет не так, они будут с Сингх, а не со мной.
– Я как раз гадала, не она ли та старая рыцарша. – Пурна открыла дверцу висящего фонаря и зажгла сигару. Когда София последовала ее примеру, девица сказала: – Значит, из Негодяев нет только Канг Хо. Вполне себе воссоединение.
– По мне, так дочь достойно его заменяет. – София старалась не выдать восторга – как же офигенно держать в зубах настоящую мадросскую сигару! От привкуса крепкой землистой обертки она словно вернулась домой. – Из нее получается лучший генерал, чем вышел бы из него, это уж точно. Не говори, что ты тоже выросла на песнях о Холодном Кобальте.
– Могу спеть на трех разных диалектах, – сказала Пурна, и ее задор на миг потеснился, уступив место восхищению. – Здесь тепло – ничего, если я сниму шкуру?
– Конечно, – сказала София, принимая капюшон и бросая на койку. Пурна была достаточно похожа на мальчика, чтобы у Софии выступили приятные мурашки, но они быстро превратились в тошное чувство вины, когда она подумала о Лейбе. Попробовала вспомнить его руки, ощутить их… и обнаружила, что теряет и это воспоминание. Он, разумеется, никогда бы не воспротивился ее увлечениям, особенно теперь, когда не мог снять ее напряжение сам. Он бы хотел, чтобы она немного развеялась, забыла на часок- другой о своем бремени, но понимание этого лишь усиливало тоску. Кроме того, последний человек, от которого у нее появлялись мурашки, украл ее трубку – единственное, что осталось от Лейба, и теперь ей приходилось довольствоваться той, что заложил Марото, да сигарой от его же подружки. – Чего тебе надо, Пурна? Я женщина занятая.
Пурна рассмеялась. Смех получился почти искренним.
– Все, чего хочу, я получаю. Ты, наверное, думаешь, я тут собираю сплетни. Как оказалось, что Кобальтовая Королева жива? Зачем встретились Негодяи? Неужели мы на пороге нового золотого века?
– А тебе ни капли не любопытно? – София откупорила флягу девушки и взглянула на Мордолиза, а когда лая не последовало, сделала большой глоток. Как будто в прошлый раз, когда ее травили, он ее предупреждал. Ах, дымные сигары и еще более дымный торфогонь на завтрак. Вполне себе как в старые добрые времена.
– Да уж, любопытство жжет, ну точно карри, – ответила Пурна. – Конечно, все это очень волнующе, но я пришла сюда не слушать, как ты хвастаешь былой славой или сулишь мне новую. Я пришла поговорить о Марото.
– Послушай, девочка, я не знаю, что он тебе нашептал…
– Он ничего не шептал! – рявкнула Пурна, после чего сделала затяжку, чтобы успокоиться, и выпустила безупречное дымовое колечко точнехонько в Софию. – Мы разговариваем. Как друзья. Товарищи. И я понятия не имею, почему ты вылезла из дыры, где пряталась, и зачем собралось столько Негодяев, но знаю точно, по какой причине здесь Марото, – из-за тебя.
– Это он тебе так сказал? – София отдала фляжку и плюхнулась на койку, охнув от боли в спине и коленях. – Это брехня, Пурна. Еще вчера вечером, до моего приезда, никто в этом лагере не знал, что я жива.
– Именно, – подхватила Пурна. Она отхлебнула и погоняла жидкость во рту, перед тем как продолжить. – Мы были хрен знает где, на ничейной земле за Пантеранскими пустошами, когда он подслушал в каком-то баре, что ты восстала из мертвых и устроила в империи ад. Он повелся на ту же байку, что и большинство остальных, решив, что генерал Чи Хён – грозная София. В поисках Кобальтовой Королевы Марото тащил меня и моих друзей через всю гребаную Звезду, а с месяц назад мы догнали Кобальтовый отряд, и ему стало горько как никогда. Его сердце снова разбилось, и он остался только потому, что ему некуда было идти, а я хотела посмотреть, каково живется наемникам.
– И что? – София подняла глаза на наивную девицу. – Мне растрогаться?
– А то, что в этом лагере он, вероятно, единственный, кто искренне рад тебя видеть, – ответила Пурна, и София глубже затянулась сигарой. – Остальные могут уссываться от восторга, что в лагерь прибыла живая легенда, потому что это хорошо для боевого духа и прочего дерьма, но, как ты думаешь, есть хоть кому-нибудь дело до тебя самой? Я еще в пеленках лежала, когда Марото тебя полюбил, и вот наконец он видит тебя снова, его чуток заносит – и ты на виду у всех его опускаешь!
– Демонски верно, и я бы не задумываясь сделала это снова, – парировала София, гадая, как, во имя всех усбанских имен ада, этой сучке удалось расшевелить ее совесть, хотя ее реакция была совершенно оправданной. – Может быть, он изменился, насколько это вообще возможно для человека, но с моей точки зрения, он даже бо?льшая сволочь, чем был раньше. Я предложила ему обняться, – уверена, ты заметила.
– Обнимашки – это хорошо, – кивнула Пурна, подходя и садясь на койку рядом с Софией. Достаточно близко, чтобы изголодавшаяся вдова удивилась, а Пурна искоса посмотрела на Софию так, что бо?льшая часть удивления выветрилась. – Тебя никогда так не заносило, не хотелось чего-то так сильно, чтобы стало наплевать, кто смотрит?
София бросила взгляд на Мордолиза, который деликатно убрел в уголок и сел, повернувшись мордой к стене. Демоны, а Пурна не теряет времени – приятное разнообразие. Если они все еще говорят о Марото, то София – тетка демона. А если она все понимает неправильно, то лучше бы прояснить дело сейчас, пока она не покатилась по той же дорожке, что с Бань. Бросив сигару на грязный пол, она погладила девушку по удобному зазору в доспехах между наколенником и кольчужной юбкой. Юное тело было горячим, как торфогонь.
– София, – сказала Пурна, и челка упала ей на глаза, когда она медленно подалась вперед и бросила сигару на пол. – Я пришла сюда не…
– Мы можем делать все, что ты захочешь, Пурна, – отозвалась София, чувствуя, как ее сердце срывается в галоп от запаха свежего девического пота, смешанного с дымными ароматами Мадроса и островов. – Я могу часами рассказывать, каким гадом был Марото, всегда находивший изящное словечко для моего тела и постоянно пытавшийся уболтать меня на трах из жалости, – или мы с тобой проведем время как-нибудь иначе.
