– Я тебя найду, Бань, заруби на носу! И протащу твою задницу под килем!
– Тогда до встречи над волнами, прекрасная София! – крикнула Бань, помахав перед собой воображаемой шляпой, а гребцы достали весла из уключин.
Мостки сотрясались под сандалиями приближающихся таможенников.
– Или под волнами, – прорычала София, поворачиваясь к представителям местных властей.
Сначала надо поговорить с этими чинушами, затем выследить принцессу Чи Хён, дальше Канг Хо поможет с войной против империи… а потом София получит обратно свою трубку. Все по порядку.
– София? – опешил страж добродетели, а потом почтительно уточнил: – Холодная София, Поверженная Королева?
– Я Мур Клелл, резчица трубок, покупайте мой товар! – громко объявила София на непорочновском приближающимся таможенникам.
В каждом доминионе имелась дюжина местных языков, редко похожих на соседские, и большинство ранипутрийцев были многоязычными, а непорочновский широко использовался на всех берегах Звезды. Бросив предостерегающий взгляд на стража добродетели, София продолжила:
– Мур Клелл – мое имя, а вот мой ученик Гын Джу. Верно, Гын Джу?
– Верно! – восторженно подтвердил Гын Джу. – Определенно ее ученик.
– Тогда вы оба арестованы, – сказал главный, отступая и вытаскивая мечи с гардами-рукавицами до локтя.
Пятеро розовых офицеров последовали его примеру, а трехтигриный клинок Гын Джу рассек воздух близ уха Софии. Да, многое в мире изменилось, если она единственная, кто сохраняет спокойствие в такой поганой ситуации. Ну, еще Мордолиз – тот повалился на спину, подставляя брюхо недружелюбным пришельцам, чтобы почесали.
– Мур Клелл, велите своему ученику сейчас же вернуть оружие в ножны. У вас обоих и так уже изрядные проблемы.
– А каково обвинение? – спросила София, зная, что вдвоем они наверняка уделают этих офицеров, но также понимая, что они не в той ситуации, когда можно безнаказанно крошить государевых людей. Одно дело – убить таможенника в двух шагах от сухопутной границы, и совсем другое – если позади море, а впереди весь доминион. – Гын Джу, спрячь. Это делу не поможет.
С сомнением взглянув на нее, Гын Джу подчинился, и таможенники явно успокоились. Однако оружие в ножны не убрали, а главный сообщил:
– Вы подозреваетесь в контрабанде, заговоре и скотоложестве.
– Скотоложестве? – переспросила София, пнув Мордолиза, когда тот смешливо фыркнул. – Это что, шутка?
– Мы похожи на шутников? – огрызнулся щекастый главный. – Ударьте свою собаку еще раз, и узнаете, какие штрафы платят осквернители животных в Зигнеме.
Мордолиз гавкнул в поддержку этого плана, и, пока таможенники вели Софию и Гын Джу по длинному причалу, София прошептала:
– Ну, погоди у меня, мешок с блохами. Еще сочтемся.
Глава 21
Неназвавшийся священник в черной рясе доставил барона Доминго Хьортта в исповедальни Среднего Дома Цепи, и они вместе стали ждать в тени увенчанной гаргульями колонны, когда анафема, убившая его сына, выйдет из кабинки. Вот он шестидесятипятилетний ветеран полувека кровавых войн и куда более суровых битв на политической арене империи, – и ему так же тошно и тревожно, как в тот день, когда мать привезла его в Леми, в Азгаротийскую военную академию. Он был совсем еще мальчишкой, пусть и на грани возмужания, обязанным приумножить впечатляющую когорту военных предков. Годы спустя та же сцена повторилась… частично. Он скрывал страх, зная, что этого хочет мать, но Эфрайн держался с трудом, пока они ждали у кабинета декана: юнец переминался с ноги на ногу, как будто это могло облегчить бремя судьбы, возложенное на его узкие плечи.
Тогда Доминго раздражала слабость сына, но теперь он обнаружил, что, точно как тот перепуганный мальчик, живущий в его сердце, машинально переминается с пятки на пятку и не питает никаких надежд. Поймав себя на этом, он не мог не задуматься, всегда ли у него была такая привычка и не копировал ли отца маленький Эфрайн с самого начала, а он до сих пор этого не понимал…
Черная дубовая дверь исповедальни распахнулась, и коренастая анафема выбралась из узкой кабинки. Казалось, что у нее подгибаются колени, когда она надела маску и поспешила прочь из громадного зала. Доминго вообразил, как бросается за ней и отсекает правую ногу кавалерийской саблей. Он точно знал, какой получится звук, когда его сталь перережет плоть и берцовые кости, и улыбнулся, мысленно услышав его. Он представил, как ее крики о милосердии эхом носятся по Среднему Дому Цепи, представил, как она во всем признаётся, как вся правда выходит из нее яркой струей, под стать алому цвету мундира ее палача…
– Барон?
Доминго заморгал на стоявшего рядом священника, потом бросил последний взгляд на анафему.
Он подумал: вдруг она созналась в своем преступлении – тогда не будет нужды в развитии плана. Впервые в жизни здесь, в Доме Падшей Матери, он чуть не начал молиться ей, но спохватился. Случается все, вне зависимости от надежд смертных, – в этом вопросе, пусть даже ни в каком другом, Вороненая Цепь и безбожный барон сходились полностью.
Священник в капюшоне вручил Доминго тощую свечку и направил к кабинке. Когда барон открыл дверцу под скамейкой, то обнаружил, что толстая сальная свеча анафемы
