взглядом.
– Вот так, дорогая, – улыбаясь, медсестра впрыснула лекарство в трубку. – Теперь тебе полегчает.
– Спасибо, – вяло отозвалась я. Долго ждать не пришлось. Почти сразу я почувствовала, как сонливость растекается по телу.
– Действует, – пробормотала она, когда мои веки отяжелели.
Должно быть, она вышла из палаты, потому что моего лица коснулось что-то холодное и гладкое.
– Не уходи… – невнятно попросила я.
– Не уйду, – пообещал он. Голос был прекрасен, как колыбельная. – Как я уже говорил, пока ты рада мне… и пока это в твоих интересах.
Я попыталась покачать головой, но она вдруг стала неподъемной.
– …не одно и то же, – пробормотала я.
Он рассмеялся.
– Не думай сейчас об этом, Белла. Продолжим спор, когда ты проснешься.
Кажется, я улыбнулась.
– Ага.
Я почувствовала, как его губы касаются моего уха.
– Я люблю тебя, – шепнул он.
– И я тебя.
– Знаю, – он тихо засмеялся.
Я слегка повернула голову и замерла в ожидании. Он понял, чего я хочу. Его губы легко притронулись к моим.
– Спасибо, – вздохнула я.
– Не за что.
Я была уже не с ним, но продолжала бороться с сонным оцепенением, как могла. Мне надо было сказать ему еще кое-что.
– Эдвард… – я постаралась отчетливо выговорить его имя.
– Что?
– Я ставлю на Элис, – пробормотала я.
И темнота сомкнулась надо мной.
Эпилог
Событие
Эдвард усадил меня в машину, старательно оберегая пышные складки шелка и шифона, цветы, которые он только что приколол к моим тщательно уложенным локонам, и громоздкую гипсовую повязку на моей ноге. На мои недовольно поджатые губы он не обратил внимания.
Устроив меня как следует, он сел за руль и выехал задним ходом с узкой и длинной подъездной дорожки.
– Ну и когда ты наконец объяснишь мне, что происходит? – сварливо осведомилась я. Сюрпризы я терпеть не могла, и Эдвард прекрасно это знал.
– Поверить не могу, что ты еще не догадалась, – он одарил меня насмешливой улыбкой, и дыхание застряло у меня в горле. Привыкну ли я когда-нибудь к тому, что он – совершенство?
– Я уже говорила, что ты отлично выглядишь? – уточнила я.
– Говорила, – он снова усмехнулся. Я впервые увидела его в черном, оттеняющем бледную кожу: благодаря этому контрасту его красота казалась абсолютно неземной. Я и не пыталась это отрицать, но нервничала, не понимая, зачем он облачился в смокинг.
Но еще больше я нервничала из-за своего платья. И туфельки. Только одной, потому что другая моя ступня до сих пор была надежно загипсована. Но открытая туфелька на тонком каблучке, которая держалась только на атласных лентах, не спасала положения: в такой обуви мне далеко не ускакать.
– Если Элис еще раз попробует сделать из меня подопытную Барби, я к вам больше ни ногой, – ныла я.
Большую часть сегодняшнего дня я провела в гигантской ванной Элис, в качестве ее беспомощной жертвы, – только потому, что ей вздумалось поиграть в парикмахера и визажиста. А когда я ерзала на месте или жаловалась на неудобства, она повторяла, что совсем не помнит, каково это быть человеком, и просила хотя бы на этот раз не портить ей удовольствие. Потом она нарядила меня в нелепейшее платье – ярко-голубое, в пышных оборках, с открытыми плечами и французской этикеткой, которую я не сумела прочитать. Место этому платью было не в Форксе, а на подиуме. Я не сомневалась, что этот вечерний туалет не предвещает ничего хорошего. Разве что… но выразить свои подозрения я не решалась даже мысленно.
Меня отвлек зазвонивший мобильник. Эдвард вынул его из внутреннего кармана, мельком взглянул на определитель номера и осторожно произнес:
– Привет, Чарли.
– Чарли? – я нахмурилась.
После моего возвращения общаться с Чарли было нелегко. То, что произошло со мной, вызвало у него сразу две четко определенных реакции. Перед Карлайлом он почти преклонялся и был безмерно благодарен ему, и вместе с тем упорно считал, что во всем виноват Эдвард: если бы не он, я вообще не сбежала бы из Форкса. И Эдвард, в
