тоже.
А другой, невысокий, был жилистым и гибким, с темными волосами, подстриженными так коротко, что они казались тенью у него на черепе.
И все-таки кое-что объединяло всех пятерых. Все лица были белыми, как мел, бледнее, чем у любого школьника в этом городе, не знающем солнца. Бледнее, чем у меня, альбиноса. Цвет волос у всех пятерых был разный, а цвет глаз – одинаковым, почти черным. И густые тени под глазами, темные с лиловым оттенком, похожие на синяки, как после бессонной ночи или перелома носа. Однако их носы, как и все черты, были прямыми и заостренными.
Но не потому я смотрел на них, не в силах оторвать взгляд.
Я уставился на них в упор потому, что их лица, такие разные и настолько похожие, были офигенно, нечеловечески прекрасны. Красивыми были и девчонки, и парни. Такие лица не ожидаешь встретить в реальной жизни, разве что на отфотошопленных снимках в журнале мод или на рекламных щитах. Или на старой картине с изображением ангела. С трудом верилось, что они настоящие.
Я решил, что самая красивая из них – невысокая девчонка с бронзовой гривой, а женская половина школы наверняка проголосовала бы за блондина с внешностью кинозвезды. Ну и зря. Все пятеро, конечно, выглядели шикарно, однако той девчонке досталась не просто красота. Но и совершенство. Тревожное, беспокойное совершенство. Пока я пялился на нее, мне стало не по себе.
Все они ни на кого не смотрели. Они вообще ни на что не смотрели, насколько я мог судить. Они напоминали моделей, с подчеркнутым артистизмом позирующих в рекламе, – художественное олицетворение скуки. На моих глазах жилистый скинхед поднялся, взял свой поднос с неоткрытой газировкой и ненадкусанным яблоком и направился прочь легко и свободно, как по подиуму. Я смотрел на него, соображая, есть ли здесь, в городе, балетная труппа, пока он не выбросил свой поднос в мусорный бак и не выскользнул через заднюю дверь так стремительно, что я обалдел. Я перевел взгляд на остальных, по-прежнему сидевших на месте.
– Кто это? – спросил я парня, имя которого забыл, но помнил, что сидел с ним на испанском.
Он обернулся посмотреть, о ком я говорю, хотя, вероятно, уже догадался по моему голосу, и вдруг голову подняла девчонка, которую я мысленно назвал Совершенством. Долю секунды она смотрела на моего соседа, а потом метнула взгляд темных глаз на меня. Глаза были чуть раскосые, с густыми ресницами.
Она отвернулась сразу же, гораздо быстрее, чем я, хотя я моментально отвел взгляд. И понял, что на лице опять проступают красные пятна. Этот краткий, как вспышка, взгляд был совершенно равнодушным, словно мой сосед произнес ее имя, а она машинально отреагировала, даже не думая отзываться.
Мой сосед неловко хохотнул, уставившись в стол, как и я.
Еле слышным шепотом он объяснил:
– Это Каллены и Хейлы. Эдит и Элинор Каллен, Джессамин и Ройал Хейл. Парня, который ушел, зовут Арчи Каллен. Они живут у доктора Каллен и ее мужа.
Я мельком взглянул на девчонку-совершенство, которая теперь сидела, уставившись в свой поднос, и тонкими бледными пальцами расщипывала в клочки бублик. Ее подбородок быстро двигался, но идеально очерченные губы оставались сомкнутыми. Остальные трое по-прежнему не смотрели на нее, но мне казалось, она что-то тихо им говорила.
Странные у них имена. Старомодные. Вроде моего – так обычно зовут стариков. А может, здесь, в маленьком городке, такие имена – обычное дело? Только теперь я наконец вспомнил, что моего соседа зовут Джереми – нормальное простое имя. Дома в Финиксе у нас на уроках истории было сразу двое парней с таким именем.
– Они… ничего, симпатичные.
И это еще мягко сказано.
– А то! – снова хохотнув, согласился Джереми. – Вот только ходят они исключительно со своими – Ройал и Элинор, Арчи и Джессамин. Неразлучные парочки. Да еще живут вместе.
Не знаю, почему, но мне вдруг захотелось вступиться за них. Может, потому, что Джереми явно осуждал их. Но что я мог возразить? Я же их впервые видел.
– Кто из них Каллены? – спросил я. – На родственников они не похожи… ну, мне так показалось…
– А они и не родственники. Доктор Каллен совсем молодая. Ей чуть за тридцать. Все ее дети – приемные. Хейлы, блондины, – близнецы, брат и сестра; они, кажется, временно воспитываются в семье доктора.
– Слишком взрослые они для воспитанников.
– Сейчас – да, Ройалу и Джессамин уже восемнадцать, но с мистером Калленом они живут с малых лет. Он им, по-моему, дядя.
– Здорово, да? Взяли в дом столько детей, заботятся о них, а сами еще такие молодые.
– Наверное, – откликнулся Джереми таким тоном, словно у него не находилось для них доброго слова. Как будто доктор и ее муж были чем-то неприятны ему. Мне показалось, он всем им немного завидовал.
– Кажется, у доктора Каллен не может быть своих детей, – добавил Джереми таким тоном, словно этот факт умалял благородство ее поступка.
Пока мы болтали, я не мог отвести глаз от странной семейки дольше, чем на несколько секунд. Они по-прежнему смотрели в стену и ничего не ели.
– Они всегда жили в Форксе? – спросил я. Почему раньше, приезжая сюда летом, я ни разу не встретил их?
– Нет. Всего два года назад переселились сюда откуда-то с Аляски.
На меня накатили и досада, и облегчение. Досада от того, что, несмотря на всю красоту, они чужие и явно не признанные здесь. А облегчение – потому что я не единственный новенький в городе и, уж конечно, не самый примечательный по любым меркам.
Пока я разглядывал их, девчонка-совершенство, одна из Калленов, подняла голову и встретилась со мной глазами, и на этот раз на ее лице отразилось явное любопытство. Я
