– Здравствуй, Джессамин. – Я улыбнулся ей и всем остальным. – Я очень рад познакомиться с семьей Эдит, у вас очень красивый дом, – светским тоном добавил я.
– Спасибо, – отозвался Эрнест. – Мы тоже рады тебе, – с чувством добавил он, и я понял, что он приятно удивлен моей смелостью.
Я испытывал облегчение от того, что мне не пришлось знакомиться с Ройалом и Элинор, но вместе с тем и легкое разочарование. Хорошо было бы познакомиться с ними в присутствии Джессамин: рядом с ней как-то спокойнее.
Карин многозначительно и внимательно посмотрела на Эдит, и я краем глаза заметил, что Эдит слегка кивнула.
Мне стало неудобно, как будто я подслушивал, и я отвел глаза, засмотревшись на великолепный рояль на возвышении. Мне вдруг вспомнилось, как в детстве я мечтал, что вырасту, разбогатею и подарю матери рояль. На нашем старом подержанном пианино она играла не особенно хорошо, только для себя, но мне нравилось смотреть на нее за инструментом. Играя, она превращалась в новое незнакомое существо и казалась счастливой и сосредоточенной. Конечно, она и меня попыталась приобщить к музыке, но я, как и большинство детей, хныкал до тех пор, пока она не разрешила мне бросить уроки.
Эрнест заметил, куда я смотрю.
– Ты играешь?
Я покачал головой.
– Совсем не умею. Красивый рояль. Вы на нем играете?
– Нет, – засмеялся он. – Неужели Эдит не сказала тебе, что она пианистка?
– Нет, ни словом не упоминала. Но мне следовало бы догадаться, верно?
Эрнест в замешательстве поднял брови.
– Разве есть хоть что-нибудь, чего не умеет Эдит? – задал я риторический вопрос.
Джессамин взорвалась смехом, Арчи закатил глаза, а Эрнест одарил Эдит взглядом гордого отца, особенно впечатляющим потому, что сам он выглядел почти юношей.
– Надеюсь, ты не хвасталась, – сказал он. – Это некрасиво.
– Совсем чуть-чуть. – Эдит заразительно рассмеялась, и все вокруг, в том числе и я, заулыбались. Самая широкая улыбка расцвела на лице Эрнеста, они с Эдит обменялись кратким взглядом.
– Сыграй ему что-нибудь, Эдит, – посоветовал Эрнест.
– Ты же сам сказал, что хвастаться некрасиво.
– В порядке исключения, – он с улыбкой обратился ко мне. – С моей стороны это чистый эгоизм. Я обожаю слушать, как она играет, но она нечасто садится за инструмент.
– И правда, сыграй что-нибудь, – попросил я Эдит.
Она смерила Эрнеста долгим недовольным взглядом, потом с таким же выражением повернулась ко мне. Отпустив мою руку, она поднялась на возвышение, села на банкетку у рояля и похлопала рукой по свободному месту рядом, предлагая мне устроиться рядом.
С невнятным возгласом я сел.
Ее пальцы легко побежали по клавиатуре, и зал наполнился звуками яркой буйной мелодии. Мне с трудом верилось, что эту сложную симфонию звуков извлекает из инструмента всего одна пара рук. У меня невольно открылся рот и отвисла челюсть, и я услышал, как мою реакцию встретили приглушенными смешками.
Не переставая играть, Эдит как ни в чем не бывало взглянула на меня.
– Нравится?
До меня вдруг дошло. Ну конечно!
– Так это ты сама сочинила?
Она кивнула.
– Любимая пьеса Эрнеста.
Я вздохнул.
– Что-то не так?
– Я чувствую себя, как… полный ноль.
На минуту она задумалась, а потом заиграла другую мелодию, нежную и чем-то знакомую. И я вдруг узнал тему колыбельной, которую она мне пела, только вплетенную в более сложную мелодию.
– Я придумала ее, – тихо произнесла она, – пока смотрела, как ты спишь. Это твоя песня.
Мелодия струилась, невыносимо ласковая и нежная. Я не мог выговорить ни слова.
Эдит заговорила обычным голосом:
– Знаешь, ты им понравился. Особенно Эрнесту.
Я оглянулся, но огромный зал был уже пуст.
– Куда они ушли?
– Дали нам возможность побыть вдвоем. Деликатная у меня семья, верно?
