Я не видел, куда пришелся ее удар – все случилось слишком быстро. Мелькнуло размытое пятно, раздался гулкий хруст, и моя правая рука вдруг повисла плетью, будто и не была соединена с локтем. Боль пронзила руку секундой позднее.
Охотница следила за мной, и казалось, на ее лице нет ничего, кроме зубастой пасти. Она ждала, когда боль обрушится на меня, и вскоре увидела, как я вскрикнул и скорчился, прижимая к себе сломанную руку.
Но боль еще только нарастала, я не успел прочувствовать ее, а охотница вновь сорвалась с места, опять послышался треск, и что-то отбросило меня к стене. Я ударился поясницей о балетный станок, зеркала разбились вдребезги.
Странный звериный визг вырвался сквозь мои стиснутые зубы. Я попытался сделать вдох, и мне в легкие будто впился десяток ножей.
– Эффектно, да? – спросила она, и ее лицо снова стало дружелюбным. Она потрогала похожие на паутину трещины, разбежавшиеся по зеркалу в том месте, где я ударился об стену. – Как я и думала, этот зал визуально усиливает драматизм моего маленького кино. А какие ракурсы! Эдит просто обязана увидеть все подробности.
Броска я опять не заметил, но что-то щелкнуло, и тупая пульсация началась в левом пальце указательной руки.
– Все еще на ногах, – заметила она и рассмеялась.
Следующий треск прозвучал громче, как приглушенная детонация. Зал завертелся и полетел перед моими глазами, словно я проваливался в дыру. Вспышка боли совпала по времени с ударом об пол.
Я поперхнулся воплем, который рвался из горла, пробиваясь сквозь желчь, которой оно заполнилось. Воздуха не хватало, мне никак не удавалось вдохнуть как следует. Слабый, сдавленный стон родился где-то в глубине груди.
Мне удалось выкашлять рвоту и схватить воздух, но вдох как будто разорвал мои внутренности. Пульсирующая боль в сломанной руке отступила на второй план, а главная роль досталась ноге. Боль в ней еще не достигла пика. Я распластался на полу в луже собственной рвоты и не мог пошевелиться.
Охотница присела возле моей головы, в ее руке мерцал красный огонек.
– А теперь – твой крупный план, Бо.
С хрипом я выкашлял из горла остатки едкой жижи.
– Камера отъезжает… Поможешь мне? Сделай одолжение, надо немного ускориться. По-моему, логично?
Я не мог сосредоточить взгляд на ее лице, и красный мерцающий огонек казался размытым.
– Просто объясни Эдит, как тебе больно, – уговаривала она. – Скажи, чтобы отомстила за тебя – ведь ты это заслужил. Она втянула тебя в эту историю. В буквальном смысле слова это она причинила тебе боль. Преподнеси эту мысль поэффектнее.
Я закрыл глаза.
Она подняла мою голову неожиданно мягко, и все равно по рукам и ребрам разбежались вспышки боли.
– Бо! – ласково произнесла она, будто я спал, а она старалась меня разбудить. – Бо, ты справишься. Попроси Эдит отомстить за тебя.
Она небрежно встряхнула меня, и из моих легких вырвался вздох.
– Бо, дорогой, у тебя еще осталось столько костей! А крупные кости можно сломать в таком множестве мест! Сделай, как я прошу, пожалуйста.
Я смотрел в ее размытое лицо. Такая сделка меня не устраивала. Что бы я ни сказал, мне не спастись. А на карту поставлено слишком многое.
Я осторожно покачал головой. Может, Эдит поймет, что это значит.
– Не хочет кричать, – смешным голоском нараспев произнесла она. – Не хочет – заставим!
Я ждал, когда раздастся очередной треск.
Вместо этого она бережно подняла мою целую руку и приложила ее к своим губам. Это даже нельзя было назвать настоящей болью. Она с легкостью могла бы откусить мне палец, но лишь слегка прикусила его. Неглубоко вонзила зубы.
Я даже не вздрогнул, но она вдруг вскочила, отвернулась и отошла. Моя голова ударилась об пол, сломанные ребра взвыли. Я смотрел на странно отрешенную охотницу, которая вышагивала в дальнем углу зала, скалила зубы и встряхивала головой. Работающую камеру она оставила возле моей головы.
Первой подсказкой относительно того, что произошло, стал жар – палец горел. Странно, даже сквозь боль в костях я отчетливо чувствовал его. И тут я вспомнил историю Карин. И понял, что началось. Времени у меня почти не осталось.
А охотница по-прежнему старалась успокоиться – кровь, вот в чем все дело. Она почуяла вкус моей крови, но пока не хотела убивать меня и боролась с жаждой, как могла. Обо мне она забыла, но мне не составило бы труда привлечь ее внимание.
Жар быстро нарастал. Я пытался не замечать его, забыть о том, как колет в груди. Выбросив руку вперед, я схватил камеру. Поднял ее как можно выше и с силой ударил об пол.
И отлетел назад, в битые зеркала. Осколки впились мне в плечи и голову. Казалось, все переломанные кости сломались вновь. Но закричал я не от этого.
Огонь охватил мой укушенный палец, пламя лизало ладонь. Запястью было нестерпимо жарко. Этот огонь был не просто огнем, а боль – не просто болью.
В сравнении с ней другие муки ничего не значили. Сломанные кости почти не болели. Или болели, но совсем не так, как рука.
Вопль прозвучал, словно рвался не из моего тела – это был протяжный и дикий звериный вой.
С трудом сфокусировав взгляд, я увидел, что в руке охотницы мерцает красный огонек. Она оказалась проворней, а я облажался.
Но мне было уже все равно.
