Я повесил трубку и выбежал из дома на раскаленную утренним солнцем улицу.
Мне привиделась мама: вот она стоит в тени большого эвкалипта, под которым я когда-то играл в детстве… А вот склонилась над маленькой клумбой рядом с почтовым ящиком – у нее никак не получалось вырастить там цветы…
Казалось, я бегу возмутительно медленно, как по мокрому песку; даже бетон служил мне недостаточно надежной опорой. Несколько раз я спотыкался, один раз упал на ладони и ободрал их о тротуар, но поднялся, пошатываясь, и снова бросился бежать. Наконец я добрался до угла. Еще одна улица, и я опять бегу, обливаясь потом и задыхаясь. Солнце обжигало кожу, его лучи отражались от белого бетона и слепили глаза.
Когда я наконец повернул в последний раз, на Кактусовую улицу, то увидел, что балетная студия выглядит в точности так, как она запомнилась мне. Стоянка перед ней была пуста, вертикальные жалюзи на всех окнах опущены. Я больше не мог бежать – я задыхался, страх одолел меня. Только мысль о маме заставляла меня кое-как переставлять ноги, двигаясь вперед.
Подходя к двери, я увидел на ней изнутри рукописное объявление на листе ярко-розовой бумаги, сообщающее, что студия танца закрыта на весенние каникулы. Я взялся за дверную ручку и осторожно подергал ее. Дверь была не заперта. С трудом переведя дыхание, я открыл дверь.
В сумрачном, пустом и прохладном вестибюле тихонько гудел кондиционер. Пластиковые литые кресла были составлены в ряды вдоль стен, от ковролина веяло сыростью. В западном репетиционном зале было темно – я видел это через большое смотровое окно. В восточном зале, размерами больше западного, том самом, который видел Арчи, горел свет. Но жалюзи на окнах были опущены.
Ужас настолько усилился, что буквально парализовал меня. Я не мог сделать ни шагу вперед.
Внезапно до меня донесся мамин голос.
– Бо? Бо! – все тот же крик на грани паники. Я понесся к двери, на мамин голос.
– Бо, как ты меня напугал! Никогда больше не смей так делать! – продолжил голос, когда я вбежал в длинный зал с высоким потолком.
Озираясь, я пытался понять, откуда исходит голос, и вдруг услышал мамин смех и резко обернулся.
И увидел маму: она смеялась с экрана телевизора и с облегчением ерошила мне волосы. Это видео было снято в День благодарения, когда мне исполнилось двенадцать. Мы ездили в Калифорнию, проведать бабушку в последний год перед тем, как она умерла. В тот день мы ходили на пляж, и я, перегнувшись через край волнореза, чуть не свалился в воду. Мама увидела мои болтающиеся в воздухе ноги, пока я тщетно пытался удержаться на руках. «Бо? Бо!» – в страхе закричала она.
Экран телевизора погас.
Я медленно обернулся. Следопыт стояла возле аварийного выхода так неподвижно, что поначалу я не заметил ее. В руках она держала пульт дистанционного управления. Долгую минуту мы смотрели друг на друга, потом она улыбнулась.
Она направилась в мою сторону, прошла довольно близко и положила пульт рядом с видеомагнитофоном. Я настороженно повернулся, наблюдая за ней.
– Извини за это, Бо. Но ведь так даже лучше – не пришлось впутывать твою маму, верно? – Голос звучал любезно и добродушно.
Внезапно до меня дошло: мама в безопасности. Она по-прежнему во Флориде. Моего сообщения она не получала. Темно-красные глаза на неестественно бледном лице, которые сейчас смотрели на меня, не пугали ее неподвижным взглядом. Ей не больно. Ей ничто не угрожает.
– Да, – выговорил я сорвавшимся от облегчения голосом.
– Ты, похоже, не сердишься на меня за обман.
– Нет. – Облегчение придало мне храбрости. Какая теперь разница? Скоро все будет кончено. Чарли и мама не пострадают, им нечего бояться. Стало так легко, что закружилась голова. Только здравый смысл предостерегал, что я опасно близок к нервному срыву, хотя, с другой стороны, прямо сейчас сойти с ума – неплохой выход.
– Странно… Ты говоришь правду, – темные глаза с интересом оценивали меня. Их радужка стала почти черной, только по краям сохранился тонкий рубиновый ободок. Глаза цвета жажды. – Твоему странному клану надо отдать должное: вы, люди, способны вызвать любопытство. Пожалуй, я была бы не прочь понаблюдать за вами. Поразительно, насколько у некоторых из вас отсутствует страх за свою шкуру.
Она стояла на расстоянии нескольких шагов, скрестив руки на груди, и с любопытством разглядывала меня. Как ни странно, лицо и поза не выражали угрозы. Внешность самая обычная, ничего примечательного – разве что бледность и круги под глазами, к которым я уже привык. Она была в голубой рубашке с длинными рукавами и потертых синих джинсах.
– Наверное, хочешь сказать, что твои друзья отомстят за тебя? – спросила она, как мне показалось, с надеждой.
– Я просил их не делать этого.
– И как отнеслась к этому твоя любовь?
– Не знаю. – Разговаривать с ней было дико, но легко. – Я написал ей это в письме.
– Как романтично – прощальное письмо. Думаешь, она исполнит твою просьбу? – Голос стал чуть резче, вежливость оказалась подпорчена сарказмом.
– Надеюсь.
– Хм-м. Ну, значит, наши надежды не совпадают. Видишь ли, я нашла тебя слишком легко и быстро и немного разочарована. Честно говоря, мне просто повезло.
Я молча ждал продолжения.
– Виктор не смог подобраться к твоему отцу, и я велела ему разузнать как можно больше о тебе. Какой смысл гоняться за тобой по всему свету, когда можно спокойно дождаться тебя в том месте, которое я назначу сама? Когда Виктор получил нужную информацию, я решила отправиться в Финикс и нанести визит твоей матери. Я же слышала –
