– Вообще-то я все жду, когда у тебя начнется истерика, – на его лице возникла все та же бесподобная усмешка.
– Ну и зря, – сказала я, когда снова обрела способность дышать. – Я умею вытеснять неприятные впечатления.
– И все-таки мне будет спокойнее, когда внутри у тебя прибавится еды и сахара.
Как по заказу, явилась официантка с нашей колой и корзинкой с хлебными палочками. Расставляя их на столе, она повернулась ко мне спиной.
– Вы готовы сделать заказ? – спросила она Эдварда.
– Белла?
Официантка нехотя повернулась ко мне.
Я назвала первое, что вычитала в меню:
– Эм-м… мне равиоли с грибами.
– А вам? – официантка одарила Эдварда еще одной улыбкой.
– Мне ничего.
Само собой.
– Если передумаете – скажите мне, – кокетливая улыбка по-прежнему играла на ее лице, но Эдвард на нее даже не взглянул, и официантка ушла расстроенная.
– Пей, – велел он.
Я послушно пригубила колу, потом начала пить большими глотками, удивляясь неожиданной жажде. Опомнилась я, когда мой стакан был уже пуст, и Эдвард придвинул мне свой.
– Спасибо, – пробормотала я. Пить хотелось по-прежнему. От ледяной газировки мне стало зябко, я поежилась.
– Тебя знобит?
– Это от колы, – объяснила я.
– А куртку ты не взяла? – укоризненно спросил он.
– Взяла, – я взглянула на диванчик рядом с собой – там было пусто. – Ой, я же оставила ее в машине у Джессики, – спохватилась я.
Эдвард принялся снимать свою куртку. Я вдруг поняла, что никогда не обращала внимания на то, как он одет, – ни сегодня, ни когда-либо раньше. Просто я была не в силах отвести взгляд от его лица. Но теперь я увидела, что куртка, которую он снимал, из светло-бежевой кожи, а под ней надета водолазка цвета слоновой кости. Она плотно облегала грудь, подчеркивая мышцы.
Он протянул мне куртку, и я нехотя перестала глазеть на него.
– Спасибо, – в очередной раз произнесла я, просовывая руки в рукава. Куртка была холодной, совсем как моя, когда я надевала ее по утрам после того, как она всю ночь провисела на сквозняке в прихожей. Я снова поежилась. От куртки изумительно пахло. Я принюхалась, пытаясь определить, что это за нежный запах. На одеколон не похоже. Рукава были мне длинноваты, и я поддернула их повыше, чтобы они не закрывали кисти.
– Этот синий цвет хорошо гармонирует с твоей кожей, – заметил Эдвард, разглядывая меня. Я удивилась, опустила взгляд и, конечно, покраснела.
Он придвинул мне корзинку с хлебными палочками.
– Никакого шока у меня нет, и истерики не предвидится, – сказала я.
– На твоем месте любой нормальный человек был бы в шоке. Но ты даже испуганной не выглядишь. – Он тревожно вгляделся мне в лицо, и я вдруг заметила, какими светлыми стали его глаза – светлее, чем когда-либо на моей памяти, оттенка золотистого жженого сахара.
– С тобой мне очень спокойно, – загипнотизированная его глазами, я опять сказала чистую правду.
Но это его не обрадовало. На мраморном лбу обозначились морщины. Он покачал головой и нахмурился.
– Все намного сложнее, чем я предполагал, – пробормотал он себе под нос.
Я выбрала хлебную палочку и принялась грызть ее, задумавшись над его словами. И гадая, стоит ли задавать вопросы.
– Такие светлые глаза у тебя бывают, когда ты в хорошем настроении, – заметила я, стараясь отвлечь его от мыслей, из-за которых он посерьезнел и нахмурился. Уж не знаю, о чем он там думал.
Он ошеломленно уставился на меня.
– Что?
– А когда у тебя черные глаза, ты злишься и психуешь, и я уже знаю, чего от тебя ждать, – продолжала я. – У меня на этот счет есть гипотеза.
Он прищурился.
– Опять?
– Угу, – я жевала хлебную палочку, изображая безразличие.
– Надеюсь, на этот раз фантазия тебя не подвела… или ты по-прежнему заимствуешь идеи из комиксов? – Он еле заметно улыбнулся, подтрунивая надо мной, но глаза остались строгими.
– Ну нет, комиксы ни при чем, но и моя фантазия тоже, – созналась я.
– Ну и?.. – поторопил он.
