Аксель удовлетворенно хмыкает:
– Ну, наше общество недаром называется Общество паранормальных явлений.
В баре на первом этаже игровой автомат исторгает из своих недр горсть монет.
– Одно слово – секретные материалы, – говорит Ланс, раскачивая стул.
– А вдруг Гордон Эдмондс все выдумал – и Слейд-хаус, и Хлою Четвинд? – предполагает Ферн.
– Ради чего? Зачем ему понадобилось служебным положением рисковать? – спрашивает Анжелика.
– Понятия не имею, – отвечает Ферн. – Может, с ним нервный срыв случился. Или он был патологическим лжецом. Мало ли. Нет, народ, сами прикиньте, что правдоподобнее: сфабрикованные документы полицейского расследования или особняк, растворившийся в воздухе в нарушение всех законов физики?
– А что слесарь? – вспоминает Тодд.
Аксель изо всех сил делает вид, что дискуссия его нисколько не занимает.
– А слесарь клянется, что ни о каком Слейд-хаусе ни от кого не слыхал и никто к нему не обращался – ни Хлоя Четвинд, ни инспектор Эдмондс.
– Так ведь убийцы обычно в своих преступлениях не сознаются, – говорит Анжелика.
– Полиция досконально проверила и его, и всех слесарей и строителей в округе. Ничегошеньки не обнаружили – полный ноль, фигу с маслом. В то время никто не выполнял никаких ремонтных работ ни в Слейд-хаусе, ни вообще в районе Вествуд-роуд.
– Неужели никто не упомянул о том, что в проулке Слейд произошло не одно, а два загадочных исчезновения: одно – в семьдесят девятом, а другое – в восемьдесят восьмом?
– Нет, эту информацию разглашать не стали, – мотает головой Аксель. – Чтобы не создавать нездорового ажиотажа у обывателей.
– Проклятые угнетатели всегда от народа правду скрывают, – вздыхает Анжелика. – Хуже фашистов, сволочи! Тоже мне, правительство: полицейский режим, свободы лишили и радуются.
Мне очень хочется спросить ее, как она представляет себе вольную жизнь без правоохранительных органов, но я стесняюсь.
– Аксель, а сам ты как до этого додумался? – любопытствует Тодд.
– Мне об этом знающий человек сообщил, – уклончиво отвечает Аксель. – Сказал, что этот случай как раз по части Общепара.
– Какой еще знающий человек? – Ланс задумчиво извлекает из носа козюльку, вытирает палец о стол.
Фу, гадость! Постыдился бы! Мне вон за свой лишний вес неловко, но это вообще ни в какие рамки не лезет.
Помолчав, Аксель признается:
– Мой дядя, Фред Пинк.
– Фред Пинк – твой дядя? – ахает Анжелика. – Ни фига себе! Тот самый стекольщик, который девять лет в коме пролежал? Но ты же Хардвик, а не Пинк.
– Фред Пинк – брат моей матери. Ее девичья фамилия Пинк. К сожалению, проулок Слейд превратился для дядюшки в навязчивую идею.
– Почему «к сожалению»? – говорит Ферн.
Я и сама хотела это спросить, но не успела.
Аксель кривит губы:
– Дядюшка Фред считает себя… ну, избранным.
– Как это? – не отстает Ферн. – Куда избранным? С какой целью?
Аксель пожимает плечами:
– Разузнать всю правду о Слейд-хаусе. Если честно, то после девятилетней комы он так и не приспособился к нормальной жизни и сейчас… В общем, он в психиатрической лечебнице, где-то под Слау.
– Обалдеть! – Ланс, воздев ладонь, показывает, что сейчас рыгнет, – и громко рыгает. – Любая история о сверхъестественном должна иметь два объяснения: паранормальное и реалистичное. Ну, допустим, главный герой видит привидения – на самом деле он их видит или у него просто нервный срыв? Аксель, я присоединяюсь к расследованию, лады?
– Чем больше народу, тем веселее, – уныло произносит Аксель.
Анжелика отпивает светлого эля:
– Да, интересный случай, но если целая армия полицейских не отыскала ни Слейд-хаус, ни без вести пропавших людей, то как именно мы вшестером собираемся их найти?
– Вопрос поставлен некорректно, – говорит Аксель. – Следует спросить не «как именно», а «когда именно». – Он тычет пальцем в листок с фотографиями. – Ну, напрягите серое вещество.
Я гляжу на листок: с чернильных фотокопий на меня смотрят мужчина, женщина и подросток. Они и не подозревали, что? с ними произойдет. Пальцы мои тянутся к нефритовой подвеске – сегодня утром пришла посылка из Нью-Йорка, от старшей сестры. Подвеска в форме символа бесконечности, я ее обожаю.
Тодд своим математическим умом сразу замечает очевидное:
– А, понятно. Бишопы пропали в последнюю субботу октября семьдесят девятого года, а девять лет спустя, в последнюю субботу октября восемьдесят восьмого года исчез
