Аксель, Анжелика, Ферн, Тодд и я направляемся к особняку.
– Я внесу в протокол Общепара официальные извинения. – Аксель хлопает ладонью по каменной стене дома. – Мой дядюшка клялся и божился, что полиция никакого Слейд- хауса не обнаружила. И не важно, соврал он или его переглючило. Зря я ему на слово поверил.
Мне становится жаль Акселя.
– Ну, все-таки ты не виноват, что родному дяде поверил.
– Салли права, – кивает Тодд. – Ничего страшного не случилось, правда?
Аксель не обращает на нас внимания.
– Надо было самому район изучить. Непростительная оплошность. Прошелся бы по Крэнбери-авеню, сразу все понял бы, а так… – Он едва не плачет от досады. – Очень непрофессионально.
– Да какая разница! – говорит Ферн. – Зато на вечеринке повеселимся.
Аксель нервно поправляет шарф.
– Нет, есть разница. Все, Общепар временно прекращает работу. Спокойной ночи, – говорит он и идет по дорожке, огибающей Слейд-хаус.
– Аксель, погоди! – кричит Анжелика и бросается за ним.
Тодд глядит им вслед, вздыхает:
– Бедный Аксель!
– Бедная Анжелика, – говорит Ферн.
Странно… А я-то думала, что она Анжелику на дух не выносит.
– Ну что, двинули? – Ферн взбегает по ступенькам и входит в дом.
Тодд оборачивается ко мне, будто говоря: «Ну и ночка выдалась!» Я придаю своему лицу соответствующее выражение, киваю. Он поправляет очки. Если б мы с ним встречались, я бы посоветовала ему носить очки без оправы – они бы подчеркнули его хрупкую красоту, как у обреченного поэта-романтика.
– Тодд, ты что-то у меня спросить хотел?
Он затравленно глядит на меня:
– Я?
– Ну да. Как раз перед тем, как Ланс проулок отыскал.
Тодд неуверенно проводит рукой по шее:
– Правда? Я…
Я сдуваюсь, как воздушный шарик. Тодд струсил и теперь притворяется, что все забыл. А на вечеринке полным-полно худеньких девчонок, вон как выплясывают. Это все из- за них.
– Салли, давай зайдем, – предлагает Тодд. – Может, я за разговором вспомню, что спросить хотел. Ну, если у тебя на сегодня других планов нет… Выпьем по стаканчику, потреплемся о всякой ерунде…
– У меня одна сестра, – повторяю я, повысив голос, чуть ли не кричу, потому что из динамиков несется суперграссовская «Caught by the Fuzz»[4]{27}.
Мы с Тоддом стоим в уголке, у духовки с шумной вытяжкой. Кухня полна народу, в дыму никого не разглядишь, из помойного ведра воняет. Тодд пьет пиво «Тайгер» из бутылки, а я осторожно отхлебываю дрянное красное вино из пластмассового стаканчика.
– Сестра тебя старше, – уверенно заявляет Тодд.
– А как ты догадался? Или заметно?
– Ну, вроде как догадался. И как ее зовут?
– Фрейя. Она в Нью-Йорке живет.
Взрыв смеха заглушает мои слова. Тодд подносит ладонь к уху:
– Что-что?
– Ее зовут Фрейя. Как крутую скандинавскую богиню… ну, этого…
– Богиню любви, секса, красоты, плодородия, золота, войны и смерти.
– Вот-вот, – киваю я. – В отличие от Салли, замученной тягловой кобылы или ист-эндской портовой шлюхи в романе Диккенса.
– Неправда! – восклицает Тодд. – Салли – прекрасное имя. Солнечное. Доброе.
– А по результатам научных исследований Фрейи добиваются в жизни большего, чем Салли. Вот назови мне хоть одну знаменитость по имени Салли. Ну, давай! Ага, не знаешь? То-то же. Моя сестра во всех школьных олимпиадах первые места занимала, в Сингапуре научилась бегло говорить по-китайски, в Женеве – по-французски, в июне окончила факультет журналистики в Имперском колледже и переехала в Бруклин, к своему бойфренду. Он у нее знаменитый режиссер-документалист, между прочим, американец китайского происхождения. Так вот, она приехала и тут же устроилась на работу в фотоагентство на Бликер-стрит. Представляешь? Через две недели после того, как в Штаты приехала. Такая вот у меня Фрейя. Я ей очень завидую. О господи, Тодд, ты меня сывороткой правды опоил, что ли?
