Чужое прикосновение вернуло зрение в норму. Я моргнул и встретил взгляд холодных глаз Лойны.
– Ты не туда смотришь, – с досадой сказала она. – Сейет скрепляет всех вас, словно глина. Но это не открытие. Смотри в туман. Ты убил мою мечту о городе, так что осторожность ни к чему.
Похоже, Кари исполнила обещание. Лойна вцепилась в мое плечо худыми татуированными пальцами, стараясь повернуть меня в другую сторону.
– Ты должен найти его – человека, который создает туман. Вы называете их святыми. На земле он или на кораблях?
Я стоял посреди поля – мошка, точка, над которой летел флот Армады. Горящие обрывки все еще носило в небесах. На языке горчил пепел особняков Аш-ти. Из тумана слышались лязг и кличи, которые издавали инквизиторы перед битвой. Хор воинов читал молитву Богу-отцу, ветер приносил ее фрагменты, остальное тонуло в густой дымке. Я знал каждое слово молитвы, мог бы повторить каждое движение по памяти, воспроизвести каждую мысль братьев по вере.
Покинув столицу и отправившись к Кари Годар, я понимал, что покидаю церковь, но в глубине души веришь в обратимость поступков, надеешься, что изгнание временно. Что ты просто повернул не туда, но скоро поймешь, как выбраться, как вернуться в невинность, в незнание. Однако бог так и остался для меня лишь словом, каким стал в аббатстве Робера Кре. Теперь мое место здесь – прямо между двумя армиями, между жерлами двух пушек, с револьвером Тео в руке.
Артиллерия еретиков в скалах снова загремела. Несколько орудий могли бы косить пехоту Армады, но, если туман и дальше будет таким густым, в битве станет невозможно понять, где свои, а где чужие. Если же мы подпустим отлично обученных мечников церкви слишком близко к скалам – битва проиграна. Несколько дирижаблей начали движение в обход, надеясь зайти в тыл, но там горы слишком высоки для флота, а ущелья забиты ловушками Доминика.
– Я не стану убивать святого, Лойна.
– Просто смотри, ххади. – Она не слушала.
И я смотрел, ведь я считал, что задолжал тощей и злой девчонке-шуай.
Завитки тумана, ползущего по полю, извивались, словно белесые змеи. Невозможно было оторвать взгляд от того, как они шевелятся. Кто-то гнал их в спину, хлестал невидимыми вожжами, как воля Кари выталкивала к армии церкви меня. Тянуло обернуться и увидеть линии ее власти над людьми, но я из чувства противоречия начал глядеть вглубь тумана. Он исходил оттуда же, откуда и внезапно окутавшая тьма. Что-то пульсировало там, на песке: маленькое веретено, слабый старик, который с каждой минутой по капле терял жизнь.
– Он на берегу, далеко отсюда, – пробормотал я, не понимая, как могу творить подобные вещи. – Но он неопасен, опасна темнота.
Лойна кивнула и хрустнула пальцами. Спустя несколько секунд ее не оказалось рядом, а из тумана выступила первая линия войск Армады. Братья и сестры веры шли ровными, неотвратимыми рядами, их скрепляли черные фигуры инквизиторов. Туман тек у бойцов Армады в ногах, словно покорный пес; движения были отточены и схожи. За первой линией воинов показался белый плащ короля-святого. Он не закрыл лицо забралом, храбро или безрассудно глупо выступив во главе армии. Никаких знаков королевского происхождения, кроме бело-золотого куска ткани, я не различал, доспехи Терновника больше подошли бы людям Годар. Или пастыри не дорожили его жизнью, или исступленная вера короля не была легендой.
Близко от него, среди личной охраны, чеканила шаг дева-инквизитор. Кто угодно мог оказаться рядом с Терновником. Инквизиторов в Лурде хватало, но вот беда – я слишком хорошо знал Епифанию. Я изучил до последней мелочи, как она ходит, как держит оружие, как скручивает в пучок волосы, смеется и сгибает ноги, когда склоняется в церкви. Так бывает, когда учишься с кем-то с самого детства. Никто из женщин не превзошел бы ее в честолюбии и красоте. Не узнать ее мог лишь слепец.
Теперь Епифания, моя любовь, шла, чтобы казнить предателя веры. Чтобы казнить меня. Я онемел, почти ослеп от боли. Плотно окруженный убийцами, король надвигался, словно топор палача.
– Хватайте предателя! – Кто-то разглядел истрепавшийся знак на одежде, а я замер – один против войска, в оборванной и незаслуженной форме инквизитора.
– Бог и меч! Бог и меч! – слаженно повторяли бойцы. – Бог и меч! Бог и меч!
Ненависть к Богу-надзирателю и его не задающим вопросов куклам стала всепоглощающей. Причины, по которым я покинул аббатство, иногда казались вымученными – кому нужна правда, когда можно умереть от голода? Но сейчас они вскипели и ожили, облекая в броню. Я вскинул руку с револьвером и выстрелил в короля Лурда, который сломал мою женщину. Один против Армады, я будто стрелял в левиафана.
Первоначальный страх сменился опьянением боя. Из-за дрожи в кисти пуля прошла мимо, и я выхватил меч. Бойцы короля разорвали ровный ряд и помчались, разгоняясь с каждым шагом. Свист! Их отбросил град пуль. Спину омыла волна несущихся в бой еретиков.
– Свобода! Свобода!
Кхола бежали отовсюду, чтобы с лязгом схлестнуться с братьями и сестрами веры. Клинки поднимались и опускались, словно шторм стального моря. Крики сраженных раздавались тут и там, полилась кровь.
– Ты что, спятил?! – Раймонд теснил меня к скалам, скрывая в потоке стреляющих и бегущих кхола. – Ну ты даешь,
В неразберихе начавшегося боя я потерял короля из виду, но знал, что Епифания там, и не мог решить, хочу ли я ее убить или спасти. Эта мысль поглощала, вытесняя все остальные.
– Там Лойна. Там святой, – вспомнил я. – Туман…
– Взять предателя!
