попало, как отличить знатного человека от простолюдина? Каждый должен знать свое место. Пастырь поджал губы.
Стигматы больше не беспокоили святого, и пастырь Вик подозревал, что Терновник нашел более подходящее применение своим силам, чем самоистязание. Стоило прирезать его гораздо раньше, как Совет и намеревался. От молодых одни проблемы. Король сверлил бунтовщицу тяжелым взглядом, молотя пальцами по рукояти меча. Рядом с ним сидела Епифания, но лицо красотки потускнело – видно, сказались военные испытания.
Пастырю Вику не нравились новые привычки и поведение короля. Поза юнца потеряла скованность, он был слишком сконцентрирован на самом себе и забывал проявлять почтение. Но самое опасное заключалось в том, что молодой король явно узнал вкус власти. Видимо, война дала ему возможность ощутить собственную значимость, сделала фигурой на доске.
– Хватит пытаться пугать нас! – прервал еретичку пастырь. – Что нужно мертвецам? Зачем ты спустила их на нас, ведьма?
– Ну, наверное, это вас покарал Бог-отец, – саркастически ответила Годар. – Наслал наказание за грехи…
Почему-то фразы, многократно повторяемые церковниками по множеству поводов, рассмешили ее. Терновник дернулся, услышав знакомую риторику. Каждое слово еретички будто впивалось в него раскаленным шилом. Пастырь Симон хмыкнул где-то за спиной Вика. Глава Совета ощущал присутствие мощной туши своего помощника позади.
Наказание Бога-отца? За что же ему их наказывать? Вик всего лишь карал вольнодумство, бесполезных мечтателей и никчемных радикалов, зарвавшихся женщин, не осознающих своего места, или торговцев, не желающих приносить прибыль столице. Он наводил порядок, а в том, что происходит сейчас, виноваты лишь язычники и сама стриженая дьяволица. Заповеди даны для того, чтобы держать в узде чернь, а не пастырей. Законы пишутся для простолюдинов. Человек, находящийся на вершине власти, им не подчиняется.
– Пробуждение Черного города – исход ваших действий, бесконечных казней и бессмысленных завоеваний. Твоих действий, пастырь, и твоего Совета. Твоей Армады. Твоего короля. – Годар перевела взгляд на Терновника. – Обитатели Иш-ва сначала показываются только своим убийцам и кажутся безобидными. Но я заметила, что присутствие погибших постепенно разрушает все живое в округе. Находящиеся рядом с мертвыми заболевают и умирают. Чем больше убийц погибнет в результате, тем быстрее Черный город освободится от накопившихся там жертв и снова уснет.
– Это Страшный суд! – пробормотал кто-то. – Об этом рассказывалось в писании!
– Нет, дело здесь не в дряхлых сказках, – осадила говорившего Годар. – Просто мертвые и живые несовместимы. Переход Черного города с одного места на другое – механическое, абсолютно бездушное действие. Это правило мира, в котором оказались наши предки, но который вы усердно отказываетесь изучать. Все у вас запретно, ничего нельзя знать. Неужели это не надоедает?
– Замолчи! – не выдержал Вик. – Ты пришла сюда пошатнуть нашу веру! Но этого не произойдет.
Он встал и стукнул об пол посохом, на который опирался. Пастырь усердно делал вид, что все находится под его суровым контролем, а ничего из ряда вон выходящего не творится, но город утекал сквозь пальцы.
По закону каждый пункт обвинения следовало разобрать, а список преступлений Годар занимал не один лист. Старик привык к методичности, с которой каждый еретик вдалбливался им в землю. Сначала они тоже хорохорились и швыряли бесполезные оскорбления, чтобы к концу осесть и осознать свой печальный конец. Но ни у одного из тех, кого он осудил, не было настоящей силы. Все эти бесконечные ведьмы, колдуны, еретики, пираты оказывались всего лишь непокорными мальчишками и заблудшими женщинами, которых казнили по навету, ради денег или из-за чьей-то излишней настойчивости. Кто-то из них был испорчен, кто-то глуповат, кто-то слишком нагл. Но предел их влияния на реальность – способность поджечь пару спичек или прочитать чужие мысли. Годар была другой. Она пришла устроить настоящий бунт. Не стоило позволять ей раскрывать рот.
– Ты слишком высокого мнения о себе, старик. Пастыри – это хлам. Никому не нужные мешки с костями, способные лишь талдычить одно и то же, – скривилась еретичка. – Если ваша вера не пошатнулась, когда вы увидели убитых вами людей, расхаживающих по Лурду, вы безнадежны. С чего мне вами интересоваться? А вот святые и инквизиторы – другое дело. Хочу, чтобы они были счастливы подле моих костров. Я пришла показать, что совершать чудеса легко.
Терновник увидел ухмылку на губах инквизитора Линда. Ищейка отвлекся на еретичку, но, когда ее казнят, дознаватель вспомнит о странной смерти Силье, в этом король не сомневался. Подлец будет постоянно наступать на пятки, если его раньше не сожрут мертвецы. Что-то в нем беспокоило его величество. Линд не был таким монолитным, уверенным в себе псом церкви, как Силье. Гораздо больше амбиций, любопытства, а значит – опасных лазеек для ереси. Линд трогал скромную бороду, составляя умозаключения, вместо того чтобы негодовать.
– Почему же ты сама не сбежала? А, Годар? – поинтересовался свежеиспеченный лорд-инквизитор. – За тобой тоже должны ходить убитые. Толпы славных воинов Армады, уничтоженных твоим сбродом. Видно, способ спрятаться от них все-таки существует, не так ли?
– Умереть самому, – усмехнулась Годар, посмотрев Линду прямо в глаза.
– Тогда ты пришла по назначению, – едко заметил кто-то из Совета.
– Неужели вы не понимаете, что это испытание? Мы должны сплотиться, тогда Бог-отец даст нам победу! – воскликнул один из святых. – А ты – ведьма, сатана!
– Вам лучше знать, – пожала плечами Годар. – Дьявол – изобретение церкви, необходимое, чтобы стращать чернь. Вы сами его выдумали, а теперь перед ним дрожите и приписываете нечеловеческие черты тем, кого хотите убить. Зачем придавать всему, что вы делаете, признаки благочестия? Это слабость.
Пастырь Иона мотнул головой. Все, что делала церковь, было необходимо, чтобы сдерживать грех, даже если иногда и приходилось нарушать законы.
– Если тебе больше нечего сказать, не понимаю, зачем мы тратим время, – сказал он.
– Твое упорство ничем не завершится, – добавил пастырь Вик, сидящий на возвышении. – Тебе нужно признать вину и раскаяться. Неужели твоя гордыня так велика, что ты
