примитивная, лубочная – и он, дурашный лубочный Митя, в самом центре, тянущий руки к пунцовой книжице, а вокруг пояснительная надпись:
'Дурак – гражданин Вселенной!' Митя замешкался, размышляя, стоит ли садиться или сразу извиниться и сбежать.
– Да садись, садись.
Сев перед ним в кресло, Митя не сразу решился взглянуть ему в глаза.
– Рассказывай.
Раскрыв обе ладони, сжав их в кулаки, уронив кулаки на колени, Митя все будто разгонялся. Сказал наконец:
– Э? – Снова разжал кулаки и продолжил: – Что рассказывать? Вы же догадались. Представлялся вашим заместителем, обещал помочь с паспортом. Мы вместе учились, ну и? Словом, кинул меня.
– На сколько?
– Четыреста долларов.
– М-м… – Бирюков кивнул, словно внес цифру в нужную ячейку. – А что, говоришь, у тебя с паспортом?
Опять предстояло объяснить, каким образом он перестал быть гражданином России, рассказать про закон с сюрпризом. У него давно выстроился дежурный рассказ, коротенький, но детальный. Он столько раз пересказывал его разным людям в разных интерьерах в разное время суток с разным настроением? Вдруг Митя понял, что не сможет еще раз повторить свою историю. Но все-таки попробовал:
– Я живу в Ростове с восемьдесят седьмого года, родился я в Грузии, тогда это была одна из союзных? – Но нет, убедился, что не сможет, споткнулся на 'республике'. Даже если бы у Бирюкова в ящике большого красивого стола лежал паспорт на имя Дмитрия Николаевича Вакулы и нужно было бы лишь отбарабанить все, как стишок в садике, и получить положенную награду, – не смог бы.
Митя поднялся. Во взглядах, пойманных им с разных концов комнаты – какими бы разными они ни были, серьезными или веселыми, – посверкивало одинаковое чувство собственного превосходства. В этих взглядах так ясно читалось самое страшное в сегодняшней жизни обвинение. 'Да, – мысленно сознался Митя. – Я лох'.
– Наверное, – сказал он, – я пойду.
Кресло под Бирюковым скрипнуло, как бы удивляясь вместе с ним.
– Как – пойдешь? Да погоди ты, мил-человек, ты же сам ко мне пришел. Сказал 'а', говори 'б'. Я же должен знать, что на моей территории творится. – Он указал на кресло, с которого только что поднялся Митя. – Сядь, расскажи не спеша. Разберемся. Я тебе помогу. Надо помочь человеку, – приказал он Косте. – Что ж эта каналья моим именем торгует! Притащить его сюда, побеседовать.
Костя кивнул. Бирюков снова сказал Мите:
– Я тебе помогу. Только не сейчас, хорошо? Подожди маленько, пока выборы пройдут. А с этим Олежкой мы разберемся.
Митя еще раз окинул взглядом помещение. Перед ним поплыла еще одна дурацкая картинка, на этот раз в стиле 'Чикаго тридцатых': он в плаще с поднятым воротником, в широкополой шляпе, с автоматом 'Томпсон' на коленях, в блестящей черной машине, медленно подъезжающей к идущему по тротуару Олегу. И в каждом переулке, прислонившись плечом к стене, стоят старички в наглаженных советских костюмах, в отполированных, но таких же стоптанных туфлях и делают вид, что читают 'Капитал'.
Усмехнувшись тому, что только что сам же и навоображал, Митя бросил:
– Извините за недоразумение, – и пошел к двери. русское лото
Светлана Ивановна закончила последний пасьянс и теперь точно знала, в каком ларьке следует брать билет. Вернее, билеты: поскольку выигрыша не было уже очень давно, вероятность его на этот раз была как никогда высока, и билетов следовало брать несколько. Карты указали на ларек, что находился на Рыночной площади.
Светлана Ивановна была в отличном расположении духа. Сегодня сходились абсолютно все пасьянсы, и сходились необычайно быстро. Это было хорошей приметой. Она пересчитала приготовленные деньги, поколебавшись, добавила еще на два билета и сунула их в карман пальто. 'В случае пролета садимся на овсяную диету'. Но, фыркнув на самое себя, она прогнала эту упадочническую мысль.
– Сашок! – позвала она, выглянув в коридор. – Сашочек!
Сашка прибежал к ней откуда-то с лестницы, держа обеими руками смятую пивную банку, в которую он уже воткнул мачту – бывший простой карандаш. Он вопросительно посмотрел на Светлану Ивановну, и ей показалось, что его отчаянно косые глаза смотрят на нее сразу со всех сторон.
– Не поплывет, – сказала она, указав на его недостроенный кораблик.
В ответ он капризно дернул головой, сказал, нахмурясь:
– Поплывет. Мы же делали.
Светлана Ивановна тоже капризно дернула головой.
– Так мы же мачту делали из тоненькой проволоки, и дырку мы не пробивали. К тому же вот – зачем ты банку смял? Она же теперь не плавучая.
Но Сашка не сдавался.
– Плавуча! – возмутился он. – Почему не плавуча?
– Да я тебе как бывший инженер-конструктор говорю: не плавучая, – сказала Светлана Ивановна, улыбаясь и его упрямству, и его разговорчивости.
Он задумался, видимо, сраженный словами 'инженер-конструктор'.
В последнее время Сашка часто радовал ее складной, почти не косноязычной речью. Втягивая его в продолжительные, недавно еще немыслимые беседы, она чувствовала, как в сердце разливаются радость и дикая, доходящая до боли нежность. Она боялась проявить ее хоть как-то. Боялась, что заметят соседи и всколыхнется новая волна грубых мутных разговорчиков: 'Светка, он скоро тебя мамой называть будет. Светка, а мать его объявится? Говорят, видели ее в городе'. Боялась даже наедине с Сашкой поддаться этой мучительной нежности, хотя бы мимоходом погладить его по голове: а вдруг разбудит в нем ответное чувство и он где-нибудь на людях выдаст ее, прижмется, обнимет? Нет, этого нельзя было допустить. По крайней мере не сейчас, когда все так ломко.
Светлана Ивановна присела на корточки.
– Я вернусь, и мы сделаем, как нужно, договорились?
– А ты куда? – спросил Сашка.
Она досадливо поморщилась.
– Вот кудыкнул под руку. Сколько раз тебе повторять: не кудыкай! – И она сунула ему под нос кулак.
Сашка опустил глаза на ее кулак, разглядывая его опасливо, – видимо, не понимал, что кулак можно показывать в шутку.
– Ой, ну, уставился!
Светлана Ивановна отдернула руку и улыбнулась. Она пока не привыкла к своим морщинам и, улыбаясь, пыталась прочувствовать, как выглядит ее лицо, из-за чего улыбки порой застывали, словно на фотографии.
– Ну, ты как? – Светлана Ивановна легонько толкнула его в выпяченный живот. – У меня посидишь или по этажам побегаешь?
Сашка спросил:
– Запрешь?
– Конечно, запру, – ответила она, поднимаясь, и развела руками. – Воры придут, все унесут.
– Тогда не хочу. Здесь буду.
Она махнула ему.
– Ну, беги.
Сашка убежал, на прощание поймав ее в свой охватывающий сразу со всех сторон взгляд.
– Я плавучи банки поищу! – крикнул он, уже добежав до лестницы, уверенный, что она стоит и смотрит вслед.
Когда Светлана Ивановна приехала из Тбилиси, Ванечке было примерно столько же, сколько сейчас Сашке. Если время крошится на кусочки, превращаясь в отдельные, самостоятельно существующие в тебе времена, во временах легко запутаться. С ней так и случилось. Однажды она подскочила среди ночи,
