– Клаяуза? – непонимающе переспросила всё ещё что-то говорившая девушка, прерывая свой затянувшийся диалог.
– Ну что такое, Игорь! – пропищала мелкая, принимая свою естественную форму. – Юна такой сон видела, а ты…
– Змееборец… – как-то по-змеиному зло прошипела она, напряглась, и глаза её опасно сузились, а молчавшая всё это время магичка нахмурилась, бросая на подругу сердитые взгляды. – Ах, я дура… могла бы и догадаться. От тебя же за версту ламией пасёт! Ах ты тварь!
– Юн, тут вот та вон неуравновешенная дамочка, – я мотнул головой в сторону шипящей от внезапного приступа ярости беловолосой, – утверждает, что ты меня вроде как отравила, и что у меня стали малиновыми глаза…
– Отравила? – зевая, переспросила малышка, сонно хлопая зенками. – Кто кого?
– Ты – меня.
– Юна тебя? – девчушка всё никак не могла выкарабкаться из нежных лап Морфея и, как обычно в такие моменты, туго соображала. – Зачем?
– А я почём знаю? Говорят, чтобы убить.
– А-а-а-а… – понимающе протянула малявка и снова зевнула, но так и застыла с раскрытым ротиком, демонстрируя мне маленький розовый язычок и два ряда крошечных зубов.
– Я тебе уже говорил, – наставительно произнёс я, – когда зеваешь – прикрывай рот ладошкой, а то муха влетит! Будешь ходить с ней на манер пробки…
Вместо ответа ламия со звонким щелчком закрыла свою мясожевалку, глядя на меня огромными округлившимися глазками.
– Не-е-е-е-е-е-т! – вдруг закричала она, прильнув к моей щеке и стараясь обхватить голову своими маленькими ручками, разрыдалась горючими слезами. – Юна бы никогда! Я не хочу! Нет! Юна так любит Игоря!
– Э-э… – выдавила из себя беловолосая, обескураженно глядя на эту семейную сцену и каким-то надтреснутым голосом спросила: – Ты любишь этого змееборца, несмотря на то что он поработил тебя?
– Не-ет! – взвизгнул совсем уж расстроившийся и запутавшийся ребёнок.
– Так значит, не любишь, – как-то хищно улыбнулась девица.
– Не-е-ет! – звуковой удар, который исторгла из себя малявка, на долю секунды оглушил меня. – Игорь не порабощал меня! Он мой! Юна любит Игоря. Ты плохая 
…
У мелкой началась форменная истерика, и, похоже, что я впервые услышал звуки её родной речи. В основном шипение да свист, перемежаемый вполне осмысленными мягкими согласными и гласными, которые вряд ли могла выдавить из себя простая змея. И к моему удивлению, белобрысая не отставала – также перешла на шипящий посвист, раскочегарившись не хуже раскалённого чайника.
– Ладно! – буркнула, наконец, белобрысая. – Я всё поняла! Приношу свои извинения моей маленькой сестре.
– Чего? – переспросил я, уже совершенно не понимая, что здесь происходит, и соображая, не пора ли мне сваливать из этого дурдома, как в этот момент почувствовал болезненный укус в шею, почти рядом с сонной артерией.
Юна, не просто цапнула меня. Маленькая засранка, всхлипывая, жевала мою кожу и что-то ныла, совершенно не желая отпускать быстро разгорающуюся огнём ранку. Сделать что-либо я не мог, потому как руки были заняты вновь притихшей златовлаской, так что оставалось только орать, а посмотреть на бесплатный концерт, который мы тут устроили, уже начали собираться зеваки.
– Эй! Ты чего там творишь! – взвыл я. – Спиногрыз ты кровососущий! Больно же! А ну отцепись немедленно!
– … – на нашем языке дэнмо-ламий означает, – тем временем беловолосая решила дать пояснения, – нечто вроде ментального родственника. На человеческий манер – что-то среднее между отцом и старшим братом. А вот головой трясти не надо. Девочка неопытна, а процесс прерывать нежелательно.
– Да что она там делает-то! – почти крикнул я, чувствуя, что мне об шею как будто тушат сигареты.
– Малышка Юна удаляет свою дэнморитовую эссенцию, – деловито ответила мне эта загадочная женщина. – Поверьте мне, она очень старается. Потерпите немножко.
И я потерпел. Где-то с минуту, а затем мир стал наполняться красками, и я с удивлением осознал, что сама идея вернуться домой посредством самоубийства – идиотизм чистой воды. А передо мной сейчас стояли две прекрасные женщины в броских чисто фэнтезийных костюмах. Я же находился на великолепном, резном, белокаменном мосту, посреди поистине сказочного города, полного волшебных башен, статуй, впечатляющих зданий и разноцветных флагов.
Я как будто не замечал всё это время окружавшее меня великолепие. Не серость реального средневековья и мрачную атмосферу городов четырнадцатого века, а некую, я бы даже сказал, «пряничность», яркую глазурь которой увидеть можно разве что в компьютерных играх или фильмах. В лёгком обалдении я смотрел на возвышающийся над Здрашичем замок местного барона Зинквельского, когда где-то внизу кто-то слегка придушенно пискнул произнёс что-то невнятное.
– А?
– «Если вы там разобрались, может, отпустите меня, наконец?» – перевела мне женщина-маг.
– Да… конечно… – ответил я, разжимая руки и в неуверенности делая несколько шагов назад.
Моя бывшая пленница, обворожительная в своей красоте девушка лет восемнадцати-девятнадцати, закованная в некую вариацию на тему «латы с сиськами» и лёгкую недлинную юбку, в высоких стальных сапогах, медленно распрямилась. Покрасневшая, немного запыхавшаяся, с суровым взглядом колючих небесно-голубых глаз, она демонстративно оправила длинные с завивкой волосы, перевязь и, сдув со лба пышную чёлку, медленно сняла с правой руки латную перчатку.
Звук хлёсткой пощёчины эхом разнёсся над полноводной рекой Жиренжик, заставляя ещё не заинтересовавшихся в нашем концерте праздных гуляк обернуться и
