Был страх, что она такая же, как ее мать, и своей нелюбовью так же сломает жизнь маленькой голубоглазой Фрейе.
Были боль и дискомфорт – тело восстанавливалось медленно, кормить грудью оказалось мучением, Джастин пылал ежедневной страстью, отказывать она не умела.
Было очень много работы, тяжелой, неприятной, противной.
Брезгливости она себе позволить не могла.
Была печаль, тяжелая и глухая, как крышка гроба.
Симпатичный крепкий молодой человек в темной куртке держит на руках девочку лет полутора. На девочке розовая шапка с медвежьими ушами, лицо измазано мороженым, как и куртка, и верх коляски, и руки отца. Оба смеются. Рядом, положив руку на ограждение набережной, стоит девушка с красивым мягким лицом. На ней серое пальто, зеленый шарф, светлые волосы в беспорядке – подул ветер. Она улыбается, но беспокойно, невнимательно, вся в своих мыслях.
За счастливой семьей виден Вестминстерский мост, серая вода Темзы, Биг-Бен и здания Парламента. В кадр попала летящая чайка, ее клюв раскрыт в крике.
Этот снимок Джастин заказал в формате А1, в металлической рамке. Он висит в их маленькой гостиной, слева от телевизора.
Обнаженная женщина с тонкой талией и большими округлыми ягодицами сидит на кровати, раскинув ноги. Ее запястья привязаны к спинке кровати красным шнуром, тот же шнур соединяет кольца в ее сосках с кольцом в клиторе. Рядом с женщиной лежат два дилдо – черный и красный. Ее светлые волосы забраны вверх, во рту – пристегнутый ремешком кляп. Она плачет, не глядя в камеру, тушь с густо накрашенных глаз стекает по щекам.
В полумраке спальни ее кожа матово светится, тени струятся по телу, подчеркивая его мягкие формы. Если присмотреться, то в глазах видны оранжевые точки – эффект съемки при таком освещении.
Этот снимок Джастин хранит в своем телефоне в папке ХХХ, там их полтора десятка разных. Он часто их просматривает, улыбается, сглатывает.
Ей нравится, он знает, нравится!
Маленькая девочка лет пяти позирует в школьной форме – платье в зелено-белую клетку, зеленая кофта, белые гольфы. Она широко улыбается, в улыбке не хватает верхнего зуба. За нею газон, на нем – загон для приблудившегося ежа, маленький курятник, пара розовых кустов. В дверях стоит ее мать в джинсах и красной водолазке и смотрит на девочку грустно, почти испуганно. У ее ног сидит, равнодушно разглядывая небо, толстый рыжий кот.
Этот снимок Катя поставила заставкой на телефон, потому что именно этого от тебя ждут, правильно? Твой ребенок идет в школу – ты умиляешься, немножко плачешь, потом ставишь снимок на заставку.
Она не приглядывается к фотографии, когда берет телефон. Это просто фон.
Ковер. Серый, не очень чистый.
Ковер. Серый, не очень чистый. На нем – нога в розовом носке. Снято сверху.
Ковер. Серый, не очень чистый. На нем – две ноги в розовых носках, в левом дырка и торчит палец.
Треть экспозиции занимает размытая детская рука перед объективом. За ней, тоже не в фокусе – сидящая на полу женщина со спутанными светлыми волосами. Ее окликнули – и она подняла к объективу лицо, распухшее от рыданий. На ней джинсовые шорты и футболка с обезьяной. Угол ее рта разбит и кровит. Глаза заплыли, рот растянут – она говорит что-то сердитое.
Эти снимки Катя, морщась, удаляет.
Потом пьет парацетамол и идет спать. В доме тихо – Джастин уехал с друзьями на ночную рыбалку.
Она не радуется одиночеству.
Она разучилась радоваться.
У двери комнаты Фрейи она останавливается – ей внезапно хочется заглянуть, посмотреть, как дочка спит, разметавшись, приоткрыв рот, закинув ногу на плюшевую сову Тут-Хут.
Но она не открывает дверь, идет дальше, в спальню, падает на кровать и засыпает темным сном без сновидений.
один…
– Я в прошлом году дежурила по моргу на Пасху, – сказала Чандра, подставляя чашку под кофеварку. – Тоже с пятницы по понедельник. Но никого не привозили. Странно, в эти дни люди почему-то меньше умирают… Фу, кто чашку не помыл? Теперь у меня в кофе что-то плавает, а кофеварка уже пустая!
– Я мыла, – Катя затянулась электронной сигаретой. Хотелось настоящего табака, но нужно было тащиться в курилку, далеко, а перерыв всего двадцать минут. – Я ночью еще не дежурила, только днем.
– Ой, ночные – хуже всего. Умом-то понимаешь, что какая разница, – а подсознание шепчет, что страшно ночью среди мертвых…
