Вада отрицательно мотнула головой. Вилка вдруг поменялась в лице – сопоставила ревуны и предупреждения по радио с жалким видом и опухшим лицом подруги. Выскочила, подхватила, затащила внутрь.
– Надо скорую вызвать, – сказала она, стягивая с одеревеневших Вадиных ног берцы. Вада качнула головой:
– Не надо.
– Тебя забыли спросить. Кошмарики! Где ты так зачухалась?
«Кошмарики». Дурацкое слово. Вилка лепила его в каждую третью фразу, по поводу и без повода.
– Холодная, как рыба. Надо тебя согреть.
Упало на пол пальто – бесформенная сырая груда. За ней полетела толстовка, Вилка завозилась с ремнем на джинсах. Раньше у нее ловчее получалось…
Вада не считала себя лесбиянкой. Тот факт, что она спала с Вилкой и еще с десятком других баб, никак не влиял на это убеждение. К черту – ни с кем из них ведьма не спала. В том смысле – до утра, на одной кровати, в обнимку. Они просто доводили друг друга до оргазма, а потом Вада уходила. Всегда.
Вилка затащила ее в ванную, затолкала в душевую кабинку. Кое-как стянула белье, открыла воду. Горячая струя сделала хорошо. Стылость, сковавшая пальцы на руках и ногах, забурившаяся в суставы, постепенно растаяла. Спала немного тошнота. В голове перестало шуметь. Вада простояла под душем минут двадцать, почти не двигаясь, как восковая фигура.
«Вада. Что за имя такое? Тебя и правда так зовут?»
«Нет. Зовут по-другому. Но мне так нравится».
Они с Вилкой тогда принимали душ вместе. Тогда, давно. Месяца полтора назад. Если точно – за пять дней до плетения с Дашуней. Вот он, внутренний календарь. Лучше месячных. Всегда дает надежные ориентиры.
Ее звали Влада. Владислава. Дурацкое имя, порожденное желанием родителей получить на выходе мальчика. Вада звучало похоже, но смысл – смысл был совсем другой. Настоящий.
Наверное, не нужно было так расставаться с Вилкой. Можно было просто уйти. Тихо, без паники. Время пришло – собралась и уехала. Этого не избежишь. Хорошо, что у отдачи есть свой «радиус действия». Уезжаешь в другой город – и счет обнуляется, начинается снова. Снова впереди минимум семьдесят восемь дней на одном месте. Потом снова переезд. И каждый раз можно просто уходить.
Но с Вилкой получилось по-другому. Вада даже не понимала почему. Просто пришла и высказала все. «Кошмарики», тупые волейбольные шутки, грубые мозолистые руки, кусачие поцелуи, паршивую готовку. Накатило. Захотелось хоть раз сказать все в лицо, спокойно и уверенно. Не через Сеть, не через плетение. В этом был свой кайф, хотя плетение все равно вставляло сильнее.
Оказалось, Вилка внутри мягкая, как поролон. Разревелась, спортсменка чертова. Вада ушла, уверенная, что больше никогда не вернется.
И вот она здесь, надышалась аммиака и торчит под душем, красная от горячей воды. Шлепая мокрыми ступнями, Вада выбралась из кабинки, взяла полотенце, вытерлась, чуть не упав от накатившего головокружения. Натянула белье, вышла в коридор – в квартире было тепло. Снаружи доносился переливчатый хор сирен – медицинских, пожарных, ментовских. Голубоватые блики падали через незашторенное окно на серебристый натяжной потолок. Вилка сидела на диване, наклонившись вперед и широко расставив ноги. Наверное, это у всех волейболисток привычка так сидеть – как мужики, будто у них там яйца. Вилка тупо смотрела в потухший экран телефона.
– Сказали, очень много вызовов, – проговорила она. – Приедут только через час. Посоветовали промыть желудок и на такси ехать на санпропускник.
– Пусть идут на хер, – ответила Вада. – У тебя попить чего-нибудь есть?
– Молоко, – Вилка отложила телефон, закрыла лицо ладонями.
Вада отправилась на кухню, залезла в холодильник. Вскрытый тетрапак молока стоял на своем обычном месте – на нижней полке дверцы. Ведьма отпила прямо из упаковки, молоко холодной струей пробежало по подбородку, капнуло на грудь. Вилка в комнате включила музыку. Знакомый бит – цепелиновский Immigrant Song в ремиксе Трента Рензора. Отсутствие музыкального вкуса у волейболистки странным образом компенсировалось привязанностью к этой песенке – хотя сам фильм ей не особо нравился.
– Зачем ты пришла?
Вада обернулась, все еще сжимая в руке пакет.
– Мимо проходила. Бабах! Пришлось заглянуть.
– Тебе в больницу надо.
– Не надо.
Они молча смотрели друг на друга. Потом Вилка прошла в глубь кухни, оперлась о стол между раковиной и плитой. Из комнаты под пульсирование электронных басов стонала Карен О.
– Я не очень рада тебя видеть, – сказала Вилка.
Вада пожала плечами:
– А мне плевать. Скоро уйду, не парься.
– Я не парюсь, – волейболистка ухмыльнулась.
– Не улыбайся так, – посоветовала Вада. – У тебя рот слишком большой. Это уродство.
– Что?! – Вилка густо покраснела. – Ты себя в зеркало давно видела?