– Дерьмо.
– Определенно им и пахнет, правда? Получила эту рану от старого приятеля, как раз перед тем, как его убить. Совсем ею не занималась. Вылечи меня, маленькая певунья, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать.
– Когда это случилось?
– Ты хочешь поймать Элиаса до того, как казнят твоих сестер, или тебе хочется послушать сказку на ночь? Торопись. Солнце почти встало.
– Я никого не лечила после Лайи, – сказала я. – Я не знаю, как…
– Значит, я зря теряю время. – В один шаг она оказалась у окна и кряхтя влезла на подоконник.
Я шагнула к старухе и поймала ее за плечо. Та медленно спустилась назад.
– Все свое оружие клади на стол, – велела я. – И не смей ничего скрывать, потому что я буду искать тебя.
Она повиновалась. Убедившись, что у старухи больше нет никаких сюрпризов, я взяла ее за руку. Кухарка ее отдернула.
– Я должна тебя касаться, чокнутая ведьма, иначе не сработает, – сказала я.
Она искривила губы, издав рык, и неохотно протянула руку. К моему удивлению, рука ее дрожала.
– Это будет не так уж больно. – Мой голос прозвучал добрее, чем я ожидала. Проклятье, почему я ее успокаиваю? Она – убийца и шантажистка. Я крепко сжала ее ладонь и закрыла глаза.
Глубоко внутри клубился страх. Я одновременно хотела и не хотела, чтобы это сработало. То же чувство охватывало меня, когда я лечила Лайю. Сейчас, увидев рану и выслушав просьбу Кухарки вылечить ее, я сама ощущала эту потребность, точно тик, остановить который мне не под силу. Всем телом я чувствовала к этому непреодолимую тягу, что напугало меня. Это не я. Ничего такого я никогда не хотела, не развивала в себе. Я хотела бы отринуть этот дар.
До моих ушей донесся странный гул. Гудела я сама. Не знаю, когда это началось.
Я посмотрела в глаза Кухарке и словно нырнула в темную синеву. Я должна понять ее сущность, добраться до самой сердцевины, если желаю исцелить кости, кожу и плоть.
В Элиасе я чувствовала серебро, всплеск адреналина под холодной, ясной зарей. Лайя была другой. Она заставляла меня думать о печали и золотисто-зеленой нежности.
Но Кухарка… внутри у нее как будто скользили угри. Я отпрянула от них. Но в глубине, под клубящейся чернотой, я уловила проблеск того, кем она была раньше, и извлекла на поверхность. Мое гудение вдруг стало неблагозвучным. То хорошее оказалось памятью. Сейчас вместо сердца в ней жил клубок угрей, корчащихся в безумной жажде мести.
Я изменила мелодию, чтобы зацепиться за этот проблеск в ее душе, и дверь открылась. Я вошла, ступая по длинному коридору, который показался мне до странного знакомым. Пол втягивал мои ноги. Я посмотрела вниз, думая, что меня обвили щупальца кальмара, но увидела лишь темноту.
Я не могла петь о тайнах старухи вслух, поэтому мысленно выкрикивала эти слова, глядя в ее глаза. К чести Кухарки, она не отвела взгляд. Когда началось исцеление, когда я ухватила ее сущность и начала изгонять болезнь из тела, она даже не дернулась.
В боку у меня росла боль. Кровь просочилась сквозь униформу. Я не обращала внимания, пока не задохнулась, и тогда наконец заставила себя отпустить Кухарку. Рана, которую я забрала у старухи, была гораздо меньше и не так запущена, но все же болела адски.
Кухарка осмотрела себя. Ее рана пока еще немного кровоточила, но от недавнего воспаления остался лишь запах смерти.
– Ухаживай за ней, – выдохнула я. – Раз уж ты смогла забраться в мою комнату, то сможешь украсть травы, чтобы сделать припарку.
Она снова взглянула на рану, затем на меня.
– У девочки есть брат, связанный с… с Ополчением. – Она запнулась на миг, затем продолжила: – Меченосцы отправили его в Кауф несколько месяцев назад. Она пытается вызволить его. Твой парень ей помогает.
«Он не мой парень», – была первая мысль.
«Он сошел с ума», – вторая.
Меченосец, маринец или кочевник, отправленный в Кауф, имел шанс в конце концов вернуться. Но вернуться измученным, смиренным, не смея ни слова сказать против Империи. Книжникам же оттуда выхода нет, если только в могилу.
– Если ты мне лжешь…
На этот раз она вскарабкалась на подоконник так же ловко, как тогда, в Серре.
– Помни: тронешь девочку и пожалеешь об этом.
– Кто она тебе? – спросила я.
Во время исцеления я видела в Кухарке нечто – ауру или тень, или древнюю музыку, что заставило меня подумать о Лайе. Я нахмурилась, пытаясь вспомнить получше. Но это было все равно что вспоминать сон десятилетней давности.
– Она мне никто, – прошипела старуха так, словно сама мысль о Лайе ей противна. – Просто дурная девчонка, затеявшая безнадежное дело.
Я уставилась на нее с сомнением, и она покачала головой.
– Нечего на меня таращиться, как баран на новые ворота, – фыркнула она. – Иди спасай свою семью, глупая девчонка.