городу требовались рабочие места. Билл Кэссиди – дедушка Эрни, нынешнего мэра – и предложил расширить аэродром.
– Билл – сын Джека Кэссиди?
– Внук.
– Крепкая династия, – заметил Соломон.
– Это уж точно.
– Но все когда-нибудь кончается.
– Вы это о чем? – вздрогнув, спросил Морган.
– У мэра нет детей.
– А-а… ну да, нет.
После этого шеф полиции замолчал, и Соломон занялся разглядыванием проносящегося за окном: сувенирных лавок, пустых стоянок, конюшни с кроваво-красными постройками и транспарантом, обещающим «трекинг по пустыне» и «поездки на дилижансе к историческому кладбищу». За дорогой находился кораль; из-за ливня лошади жались под крышей. Затем в поле зрения проскользнула шахта: терриконы вздымались на усыпанных каменным крошевом горных склонах за высокой изгородью со спиралями Бруно наверху. У подножия терриконов неслись дождевые потоки, ливень барабанил по крышам заброшенных строений; закрытые ворота с надписью – «Опасно! Работает шахта! Проезда нет!» – тонули в лужах.
– Вы сказали, что шахта заглохла в конце Второй мировой?
– Ну да. – Морган глянул на ворота. – Но пять лет назад мы открыли ее снова. Новые методы добычи.
– Но все здания выглядят заброшенными.
– Так и есть. Сейчас требуется куда меньше рабочих рук.
Морган свернул с дороги и поддал газу, удаляясь от шахты, приближаясь к новым жилым кварталам, наконец въехал в лабиринт улочек. Чем выше поднимались в гору, тем красивее становились дома, зеленее и просторнее участки, на которых они располагались. Перед большинством домов висел на флагштоке американский флаг, на некоторых – еще и флаг Аризоны с изображением звезды цвета меди посередине полотнища, тринадцати желтых и красных лучей, исходящих от нее к верхнему краю флага, и с синей нижней половиной. Ливень трепал и дергал флаги. Соломон глядел на них, и память услужливо расшифровала символы.
Голубой – цвет свободы.
Медь – главный источник дохода.
Тринадцать лучей – тринадцать первоначальных штатов.
Красный и желтый – от испанского флага, принесенного конкистадорами вроде Франциско Васкеса Коронадо, однофамильца женщины, которую Соломон собирался увидеть.
– Ну вот и приехали, – сообщил Морган, подъезжая к дому и становясь за маленькой машиной. – Но помните: эта леди только что потеряла мужа.
Соломон посмотрел на выглядящий идеальным дом: белая штакетная изгородь, кресло-качалка на крыльце, выкрашенные серой краской дощатые стены.
– Я всего лишь хочу увидеть, узнает она меня или нет.
С тем Соломон вышел из машины под дождь, довольный, что снова снаружи и ощущает землю босыми ногами.
Морган заглушил мотор и пошел следом, нахлобучивая шляпу, чтобы защититься от дождя.
– Позвольте мне первому, – выпалил он, обогнав Соломона и став на пути к крыльцу. – Ее может не быть дома, или она может не хотеть…
Он обернулся, услышав лязг распахнутой двери. И обомлел, глядя, как за порог ступает женщина в разодранном платье, с пылающими яростью глазами. Охотничье ружье в ее руках было направлено на шефа полиции.
29
– Миссис Коронадо, – медленно проговорил Морган, поднимая руки – частью инстинктивно, частью примирения ради. – Пожалуйста, опустите оружие.
Он осторожно шагнул навстречу, не спуская глаз с ее лица, не обращая внимания на ружье.
– Нет, – ответила женщина хрипло и твердо. – Уходите. Еще шаг – и я застрелю вас за вторжение в мой дом.
Морган остановился.
Соломон ощущал исходящий от нее гнев, почти видел его, словно черный свет изнутри. Она вся была чернотой, яростной и плотной, а ружье – средоточием тьмы. Женщина была прекрасна. Величественна.
– Потому вы и захотели устроить похороны на старом кладбище? – спросила она, и слова ее падали будто камни. – Пригласили весь город, устроили шоу, убрали всех подальше, меня в том числе, чтобы без помех вломиться в мой…
– Я понимаю ваши чувства, – перебил Морган, поднимая руки выше. – Но насилие ничего не решит. Будет только хуже.
– Хуже? Да ничего уже не будет хуже!
– Миссис Коронадо. Холли. – Морган сделал еще шаг. – Давайте успокоимся. Вы не собираетесь стрелять в меня. Этого не будет. Потому отчего бы вам…
Грохнуло, пробив дыру в дожде, и Морган полетел на спину. С маху грянулся оземь, закричав от испуга и боли, забил ногами, стараясь перевернуться, вскочить, начал ощупывать бок окровавленной рукой.
