– Это была соль, – сообщила Холли, загоняя новый патрон в патронник и выступая вперед. – В другом патроне – дробь. Двойка. Тронешь пистолет – выстрелю. Не уйдешь прямо сейчас – выстрелю.
Морган кое-как поднялся на ноги и, шатаясь, побрел по мокрой траве к машине. Соломон глядел, и его сознание захлестнуло предчувствие. Холли выстрелила без колебаний. Для этого нужна причина. Очень весомая. Морган, пригнувшись, забрался в автомобиль. Соломон ощутил, что темный свет теперь сфокусировался на нем.
– Вы тоже вторглись, – сказала Холли, поворачивая черную дыру ствола.
За спиной взревел мотор, задняя дверь машины распахнулась.
– Залезайте! – провыл Морган.
Соломон посмотрел на него, измазанного грязью и кровью, в рубашке, обсыпанной соляной пылью, испещренной дырочками там, где соляные кристаллики вошли под кожу. Потом захлопнул дверцу и повернулся к Холли:
– Я не с ним.
Холли подалась еще немного вперед:
– Вы приехали с ним, можете с ним и уехать. И вы вторглись.
Соломон посмотрел вниз, на свои белые босые ноги на фоне мокрой травы, и попятился к улице.
– Да что вы делаете? – вскричал Морган, тронувшись и покатившись, держась вровень с Соломоном.
– Я всего лишь хочу поговорить, – ответил тот настолько громко, чтобы могла слышать Холли. – У меня есть нечто, похоже, переданное вашим мужем. Но я не могу вспомнить зачем. Я надеялся, что вы сможете мне помочь.
Соломон остановился, достигнув улицы. Все, он больше не вторгнувшийся. За спиной, дернувшись, встала машина, дверца распахнулась снова.
– Залезайте! – прошипел Морган. – Она не будет с вами говорить. Она не в себе. Господи боже, она в меня стреляла!
Соломон глядел на Холли сквозь занавес дождя. Хрупкая, усталая женщина – хотя и старается быть сильной. Дрожит. Может, замерзла и промокла, или ружье слишком тяжелое, или гнев столь силен, что его трудно сдержать. Соломон знавал такой гнев. Возможно, потому очень захотелось к ней приблизиться.
– Езжайте, – посоветовал он Моргану. – При вас она не станет говорить.
Шеф полиции немного поколебался, затем включил передачу.
– Ну что ж, если она вам отстрелит голову, ко мне жаловаться не приходите.
Взревел мотор, колеса крутанулись вхолостую по мокрому покрытию, взвизгнули – и коп укатил прочь, оставив пассажира под дождем.
Женщина повела стволом вслед за машиной, пока та не скрылась из виду, потом вдруг опустила ружье, словно оно сделалось неподъемным, пошатнулась, схватилась за перила. Соломон уже бежал. Он видел: Холли вот-вот упадет. А если свалится с крыльца, может разбить голову или сломать шею. Он подбежал, кинулся вверх по ступенькам и подхватил ее в тот момент, когда вдова начала падать.
– Все в порядке, – сказал он. – Я держу вас.
От нее пахло кладбищем. На одежде лежала мокрая пыль, на руках и ногах – металлический резкий запах крови. Соломон поднес женщину к порогу, распахнул дверь ногой, шагнул внутрь. И увидел то, что привело Холли в ярость.
30
Морган настолько резко вывернул на Мэйн-стрит, что баранка выскользнула их рук. Он пытался одновременно вести, звонить и не выпачкать весь салон кровью. И то, и другое, и третье получалось хреново. Телефон зазвонил. Шеф полиции переключил его в бесконтактный режим и уронил себе на колени. Три звонка – и мэр ответил.
– Она меня подстрелила!
– Что такое?
– Холли Коронадо! – выдохнул коп. – Она в меня стреляла.
Пауза. В трубке слышались звуки праздника: смех, музыка.
– Ты как? Нормально?
– Бывало и лучше. Каменная соль. Щиплет жутко, но не умру. Послушай, Крид еще у нее.
– Ты же сказал, что останешься поблизости и послушаешь, о чем они говорят.
– А что мне было делать? – осведомился Морган. – Она целилась мне прямо в лоб. А парень захотел остаться. Пришлось позволить.
– А если позвонят от Тио? Захотят узнать, где он?
– Мы же знаем, где он. От Тио что-нибудь слышно?
– Нет.
– Со мной они тоже не связывались. Приеду в офис – позвоню сам. Но сначала патрулю: пусть привезут Холли в участок.
– Думаешь, нужно? Не проще ли оставить как есть?
– Она стреляла по мне при свидетеле. Если я ничего не предприму, то как это будет выглядеть? Ей надо сделать хотя бы предупреждение. Нельзя же просто так палить из ружья по офицерам полиции! К тому же нам это на руку. Если увезем ее из дому, Соломон останется в одиночестве.
Повисло молчание, такое глубокое, что казалось – слышно биение сердца.
