– Вы хотите, чтобы я ушел? – спросил он, хмурясь.
– Нет, вовсе нет, – сконфуженно проговорила Холли. – Пожалуйста, оставайтесь. Гляньте снова на расследования Джима – вдруг что-нибудь всколыхнет вашу память? Я хочу помочь вам, чем смогу.
– Я ведь ненадолго? – обратилась она к полицейским.
– Наверное, нет, – пожав плечами, ответил Донни.
– Хорошо, – заключила Холли, шагая к дверям. – Давайте побыстрее с этим покончим.
39
Глядя, как они уезжают, Соломон прислушался к тишине, снова затопившей дом. Дождь почти стих. Его барабанная дробь по крыше сменилась журчанием и бульканьем ручейков, сбегавших по спекшейся от солнца земле.
Соломон глубоко вдохнул и различил запахи оружейного масла и ваксы, принесенные копами, слабый цитрусовый аромат Холли и жирные, с оттенком сенного духа, нотки вони, оставленой непрошеным гостем, разорившим дом.
Копы странным образом игнорировали Соломона. Если бы это была обычная неприязнь жителей захолустного городка к чужим, она бы проявилась в демонстрации силы – мол, знай, кто тут хозяин, – и в подозрительности. Но копы попросту игнорировали чужака. Соломон задумался над этим, садясь на диван, отряхивая землю и пыль с ног, натягивая носки, а потом сапоги. В них было приятно пройтись. Сшиты основательно, но кожа мягкая. И разношены хорошо. В памяти Соломона всплыла поговорка индейцев чироки, украденная белыми колонизаторами вместе со всем остальным: «Не суди человека, пока не прошел милю в его обуви».
В сапогах Джона Коронадо Соломон чувствовал себя хорошо. Непонятно почему, но носить его обувь казалось правильным. Твердая кожа подошв приятно стучала по доскам пола. Соломон подошел к закрытой задней двери и остановился, задумавшись. В спешке Холли оставила дверь спальни открытой. Оттуда плыл цитрусовый аромат, смешанный с запахами мыла и сухой меловой нотой таблеток снотворного. Соломон зашел в спальню, ведомый обонянием, открыл дверь шкафа и взял оттуда мешочек с белым порошком – достаточно, чтобы навсегда усыпить взрослого человека. Соломон подумал о событиях, приведших его сюда, и заключил, что его решимость поговорить с Холли наверняка спасла ей жизнь. В ванной лежало ее траурное платье, мокрое и разодранное, словно сброшенная кожа. Холли едет сейчас в машине с двумя полицейскими, не пожелавшими посмотреть ему в глаза.
Соломон нахмурился, повернулся и вышел из комнаты.
Малкэй подождал, пока полицейская машина отдалится, затем посмотрел на дом. На улице тихо. Ни машин, ни людей. Дождь слабеет – на радость празднующим спасение города и к продолжению веселья. Но все равно следует поторапливаться. Фотография обгорелого черепа ушла к Тио. Теперь нужно показать ему свою значимость и ценность. И уж постараться, чтобы гнев Тио, увидевшего доказательство смерти сына, не обернулся против папы и самого Малкэя.
Он в последний раз проверил «беретту», затем сунул пистолет, непомерно длинный из-за привинченного глушителя, в карман пиджака, открыл дверцу и шагнул наружу.
40
Соломон вернулся в кабинет и пошел прямо к карте на стене. Сердце билось учащенно, хотя отчего именно – сказать он не мог. То ли возбуждение, то ли страх.
Он внимательно изучил контуры местности к северу от аэродрома. Рассекавшая пустыню прямая линия дождевого стока отмечала границу летного поля. За ней хаотично метили ровную как стол землю несколько проселков. В миле с небольшим от города они сходились к сборищу строений, помеченному как «ранчо Такера». Соломон вспомнил последние слова умирающего: «Элли Такер… Элли, прости».
Постаравшись запомнить карту, Соломон подошел к столу и взял приглашение на ужин у мэра. Такер там присутствовал и знает, о чем был разговор. Скорее всего, шериф не захочет делиться услышанным, но Соломон желал хотя бы посмотреть в глаза Такеру, когда тот ответит. К тому же надо сдержать обещание, данное умершему.
Соломон посмотрел на картинку с Джимом Коронадо, застывшую на мониторе.
Обещание двум умершим.
Соломон нажал на «пробел» и снова услышал голос человека, которого должен был спасти, голос мертвого отца, разговаривающего с мертвым сыном.
Малкэй быстро пересек улицу, вошел во двор дома, осторожно ступил на деревянное крыльцо и остановился у двери. Затем снова окинул взглядом улицу, вытащил «беретту» и открыл наружную дверь. Вторая дверь была уже открыта – как и ожидалось. Уходя с двумя полицейскими, Холли не задержалась, чтобы замкнуть ее. Зачем закрывать, если в доме кто-то есть?
Едва Малкэй шагнул за порог, как услышал мужской голос откуда-то из глубины дома. Так. Осторожно прикрыть дверь, неслышно пройти мимо дивана, осматриваясь, ориентируясь на голос.
Дверь в спальню открыта. Там никого. В коридоре голос слышен лучше.
Малкэй уже знал, что произойдет сейчас. Все было продумано еще в машине. Уложить парня, затем дать ему в руку «глок», выстрелить из него в стену, чтобы выглядело так, будто произошла перестрелка и пришлось отвечать. Тио можно сказать, что белокожий работал на «Святых». Тио именно это и хочет услышать. Не важно, работал белокожий на самом деле или нет. Он всего лишь случайная жертва, пешка в большой игре.
Голос был громким и заглушил бы любой шум от Малкэя – если б тот, конечно, шумел. А он знал, что движется беззвучно. Вдохнув, Малкэй нацелил длинный ствол на комнату и вошел в нее, глядя на мушку и нажав на крючок так, что малейшее движение пальца произвело бы выстрел. Как только кто-нибудь появится в поле зрения, сработает инстинкт.
Но никто не появился.
