жизни, которую Холли уже посчитала погасшей.
Она дошла до своего перекрестка и осторожно заглянула за угол, ожидая увидеть большой черный джип. Ничего. Холли прошла по задней улочке, соединявшейся с проездом у дома выше по склону. Возможные наблюдатели наверняка ожидают увидеть ее поднимающейся от главной улицы, а не спускающейся с холма.
Холли приблизилась к дому, держась тенистой стороны, напряженно всматриваясь, проверяя, нет ли признаков чужака. Соломон сказал не возвращаться, но Холли решила, что кража машины привлечет больше внимания, чем выезд на своей. Да к тому же трудно угнать, если не имеешь понятия, как это делается. И одолжить машину не у кого. Разве можно доверять кому-то из местных? Взять свою показалось Холли лучшей идеей. Правда, это было раньше. Сейчас идея представлялась, мягко говоря, сомнительной.
Перейдя дорогу примерно в сорока ярдах от своего жилища, Холли завернула во двор пустовавшего соседнего особняка, скользнула в проход между ним и гаражом, вышла в сад, такой же, как и у нее, ухоженный, но открытый пустыне. Холли пересекла его, перешагнула через низкую изгородь, отмечавшую границу владения, и, прячась за деревьями и высокой травой, прокралась к своей задней двери. Ключи от машины лежали в кармане. Осталось добраться до нее и выехать.
Так странно красться в свое же обиталище между клумбами цветов, которые Холли всегда связывала с безмятежностью, отдыхом и покоем. А теперь здесь только страх и опасность. Холли присела на корточки за той же купой муленбергии, за какой прятался Соломон, и стала наблюдать. Все кажется тихим и пустым. Но не факт, что так на самом деле.
Подождав немного, Холли, пригнувшись, направилась к воротам, соединявшим гараж с домом. Машина стояла за ними – неделю не заводившаяся, со старым аккумулятором, иногда не справлявшимся со стартером. Опять показалось, что взять свою машину – совсем плохая идея. Но уже слишком поздно что-то менять. Холли вытащила из кармана ключи, крепко сжала, выставив зазубренный край, словно крохотный нож.
Петли ворот заскрипели. В любой другой день она бы даже и не заметила, но сегодня скрип почудился самым громким в мире. Вот и красная «тойота» в потеках от недавнего дождя. Холли подошла к водительской дверце, сжавшись от страха, не спуская глаз с дома. Дверца брякнула. Ужасно громко. Холли скользнула за руль, трясущимися руками, не попадая и звякая, принялась совать ключ в замок зажигания. Не получилось. Наклонилась посмотреть и лишь тогда вставила.
«Пожалуйста, заведись», – попросила она про себя, ставя передачу на нейтралку.
Машина была старая, и ее ручной тормоз тоже, потому Холли всегда оставляла «тойоту» на передаче, чтобы та не покатилась вниз.
«Пожалуйста, заведись», – попросила Холли снова, поворачивая ключ.
Мотор лениво рыкнул. И не завелся.
В стекло постучали. Сердце Холли чуть не выпрыгнуло из груди. Кто это?
– Маргарет, – скорее выдохнула с облегчением, чем сказала Холли.
Она опустила стекло и посмотрела на дом.
– С тобой все в порядке? – спросила соседка. – Я видела, как тебя увозили в полицейской машине.
– Маргарет, со мной все хорошо, спасибо.
Та наклонилась и произнесла вполголоса:
– Я слыхала, кто-то стрелял в шефа Моргана.
– Надо же! – проговорила Холли и снова повернула ключ.
Мотор зарычал, закашлялся, но ожил. Старая «тойота» – куча мусора. Но надежного мусора.
– Ну ладно, раз ты в порядке, – сказала Маргарет, отступая. – Но если что, ты дай знать. Что угодно – только позови.
Холли улыбнулась и подняла обороты: пусть старушка прогреется; и оглянулась – нет ли машин?
– Спасибо, Маргарет, вы очень добры.
61
Малкэй стоял у серой раковины, когда-то бывшей белой, и плескал водой себе в лицо. На кране значилось «холодная», но вода грелась в трубах весь день и стала теплее крови. Малкэй открутил кран и подождал, но она не стала холоднее.
Он глянул в зеркало. В тесном грязном туалете воняло мочой. Громоздкий кондиционер не охлаждал, а всего лишь гонял туда-сюда духоту. Зеркало было маленькое, прямоугольное, в синей пластиковой рамке со звездчатым узором трещин в углу – наверное, следом падения на бетонный пол. Оттого же, по-видимому, раскололось и само зеркало: через его середину косо бежала неровная, с острыми выступами линия раскола, и верхняя половина лица казалась странно смещенной по отношению к нижней. Зеркало висело на засаленной веревочке, зацепленной за гвоздь, который торчал в щербине, очень напоминавшей след от пули.
Малкэй запустил пятерню в волосы, присмотрелся к расколотому отражению. Так заметны мамины черты! Похожие глаза: миндалевидные, внешние уголки чуть опущены, отчего мама казалась обиженной и надувшейся, а Малкэй – постоянно опечаленным. И цвета те же: бледная веснушчатая кожа, каштановые волосы. Полное соответствие с ирландским именем, которое дал папа. Может, отец тоже видел в мальчишке черты матери и оттого часто злился? А на самом деле злился совсем не на него. Малкэй вытянул из кармана телефон, проверил время и позвонил отцу.
Пока устанавливалась связь, Малкэй чуть приоткрыл дверь. Тио склонился над пятигаллонной, только что купленной – этикетка еще висела на ручке – канистрой, одной рукой придерживая заправочный пистолет, вторую уперев в бедро. Небо за ним пылало, словно раскаленный уголь. Босс не заметил, что за ним подглядывают, слишком уж его занимали ноги женщины у соседней колонки. Женщина стояла, прислонившись к «харлею», пока ее приятель наполнял бак. Для посторонних Тио выглядел всего лишь мексиканским фермером, покупающим бензин для своего электрогенератора.
