Она провела ладонью по лицу – и вот на меня снова смотрит Флана. Смотрит, подмигивает и улыбается.
Догадка пришла внезапно, как и осознание того, что меня только что взяли голыми руками. Звучит двусмысленно, но это факт.
– Мистресс Эвангелин, – пробормотал я, моргая и понимая: вероятность того, что она теперь получит от меня желаемое, стремится к нулю. Не та ситуация, знаете ли.
Как я понял, что эта женщина – та самая магичка, про которую говорили и мастер Гай, и Ворон? Не знаю. Просто понял – и все. Она это.
Ведь предупреждал меня тогда Агриппа, ведь говорил – не связывайся с незнакомыми девками. Чего не слушал его?
– Даже так! – Комнату заполнил серебристый смех. – Надо же, ты знаешь мое имя?
Когда он отзвучал, то на мне снова восседала черноволосая женщина с очаровательными ямочками на щеках.
– Н-да. – Она привстала, глянула на меня и печально произнесла: – Все закончилось, толком даже не начавшись. Экая досада!
– Я не виноват, – сообщил ей я, испытывая большое желание натянуть штаны.
– А кто тогда виноват? – удивилась магесса. – Или ты, маленький негодяй, хочешь сказать, что я настолько некрасива, что твой дружок ни при каких условиях…
– Я не про то, – выставил я руки перед собой, совершенно непроизвольно упершись ими в полные груди Эвангелин, – она как раз нагнулась ко мне. – Я в том смысле, что это все так неожиданно. Ну, согласитесь – я лег с одной женщиной, а потом она оказалась совсем другой. Не всякий в такой ситуации сохранит… Э-э-э… Твердость духа.
– Знаешь, птенчик. – Она нагнулась ко мне, и ее карие глаза оказались прямо напротив моих. – Я расскажу тебе один очень-очень большой секрет. Обещаешь, что не выдашь его никому?
– Клянусь своей честью, – заверил ее я.
Хорошая клятва, удобная. Я безродный, так что с честью у меня напряженка, а значит, так можно клясться сколько угодно.
– Женщинам в подобных ситуациях чаще всего плевать как на твердость вашего духа, так и на крепость вашего ума. В постели крепость и твердость должны быть только у одной части мужского тела, – заговорщицки прошептала мне она. – Остальное в этот момент для женщин не имеет никакого значения. В других случаях – да. Но в этом – нет.
– Вон оно как, – заморгал я. – Никогда бы не подумал.
– Так ты шутник! – обрадовалась Эвангелин, как-то ловко скатилась с меня, устроилась под моим левым боком, положила голову мне на плечо и начала водить своей рукой по моей груди. – Я люблю остроумных мужчин. Вот твой наниматель, Гай, всегда был букой, если честно. Чувства юмора у него не было никогда. И еще он был совершенно некомпанейский студиозус, все за своими книгами сидел. Мы, бывало, затеем какую-нибудь каверзу или пирушку, зовем его, зовем, а он – ни в какую. Мало того, есть у меня подозрение, что он нас даже пару раз наставнику закладывал. Доказать не могу, но вот этим местом чую – он это был.
И Эвангелин звонко хлопнула себя по упругой попке, как бы давая понять, каким именно местом она чует, что мой хозяин в юности на нее стучал.
– Какой наниматель? – Я захлопал глазами, давая понять этой женщине, что и имя-то, названное ею, я слышу впервые. – У меня нет нанимателя.
– Да что ты! – умилилась Эвангелин. – То есть про Гая Петрониуса Туллия, мага девятой степени посвящения, члена совета ордена «Силы жизни», а заодно соученика, как моего, так и твоего наставника Герхарда Шварца, ты никогда не слыхал? А откуда тогда, разреши узнать, ты знаешь мое имя?
Опростоволосился я, когда ее по имени назвал. Аукнется это мне теперь, точно аукнется.
– Столько сложных слов, – вздохнул я. – И имен. Я просто в замешательстве.
– А знаешь, что прекрасно помогает сконцентрироваться? – Эвангелин убрала голову с моего плеча и звонко чмокнула меня в щеку. – Боль.
Она резко провела ногтем указательного пальца по моей груди, и у меня немедленно появилось ощущение, что в этом месте появилась рваная рана, в которую щедро ливанули жидкого огня. Боль была такая, что я едва не заорал в голос. Только вот голоса-то у меня и не было. Я открывал рот, но звуки оттуда не вылетали.
– Тут же бордель, – укоризненно сказала Эвангелин, с интересом смотрящая на меня. – Зачем людям портить вечер? Тем более твоему знакомцу Агриппе, верному псу Гая, который служит ему сразу и за совесть, и за страх. Он услышит, прибежит сюда, начнет махать шпагой, и мне придется его убить. Зачем? Что, маленький, больно? Ой, смотри-ка ты, какая у тебя интересная реакция на болевые ощущения – он у тебя ожил! Надо запомнить на будущее. Что ты так на меня смотришь? Мы видимся в первый раз, но не в последний, это уж я тебе обещаю.
Я даже замычать не мог, чтобы ей ответить, только извивался да головой тряс.
– Так и думала – очень больно, – сочувственно произнесла Эвангелин и провела ладонью по моей груди, после чего боль исчезла без следа. – Ну что, вспомнил, кто такой Гай?
Я молчал, не зная, что ответить этой женщине, которая снова положила мне голову на плечо и теперь нежно гладила меня по щеке.
Глава 17
– Право слово, это просто уже невежливо, – голосом капризной девочки сказала Эвангелин. – Хотя я слышала, что очень хорошо вспоминать что-то в темноте. Скажи, это на самом деле так?
