– Мой дом – свобода. То было лишь временное пристанище. А теперь пошли.
Налетчики настороженно наблюдали, как чадит хата. Немало в своей жизни каждый из них пожег изб да сараев, даже самый юный из них, Казлейка. Но такое случилось впервые. Где это видано, чтобы огня совсем не было видно, а дым валил столбом? Да не черный, не серый и даже не белый. Алый! Точно кровью напиталась ведьмарская хата. От такого дива даже самые бывалые чувствовали себя неуютно. А Серпутий так и вовсе решился предложить Лисице, нет, конечно, не оставить погони, но не так рьяно гнаться. Все ж день, когда колдовское отродье покинет девку, непременно наступит. И тогда…
– Пошел вон! – не то прокричал, не то прорычал главарь – и подельник молча отступил.
Да что им объяснять? Разве поймут эти скудоумные, что не в силах он сбавить темпа, даже если сам этого захочет. Не может он отступиться – каждый миг поганая метка не дает покоя и жжет руку, точно раскаленным железом. Да только и к обычной боли человек привыкает. А к этой никак. Иногда ощущения стихают, но, видать, только для того, чтоб навалиться с новой силой, и мучить, и мучить, не давая запамятовать о цели.
А еще сны… Сны, в которых он каждый раз почти хватает край платья, но в кулаке оказывается только воздух…
– Ведьма! – позвал главарь.
Довольная старуха все это время под защитой Рьята перебирала позаимствованное в доме ведьмаря добро. Но лишь заслышав клик, бодренько сгребла награбленное в мешок и, сунув охранителю, подскочила к Лисице.
– Куда они направились?
– Сейчас, сейчас, мой господин. Сейчас все прознаем.
С проворством молодухи Юга подбежала к каменному деду и раскинула руны. Долго вчитывалась в знаки судьбы, что-то бормотала. Рьят с благоговением на лике наблюдал за своей «барышней».
– А что это с твоим братцем? – шепотом спросил у Киряка Серпутий.
– Об чем ты? – не понял тот, разглядывая близнеца.
– Точно посветлел.
– Помылся? – предположил Казлейка.
– Что-то не припомню, чтоб мы в бане были, – нахмурился Киряк.
– Выгорел? – выдал еще одну догадку юный разбойник.
Киряк отмахнулся и подошел ближе, пытаясь уразуметь, что же сталось с Рьятом.
– Ну? – нетерпеливо спросил Серпутий, когда тот вернулся.
– Это седина.
– Седина? – ахнул Казлейка.
– Еще вчера ее не было, я точно помню, – уверенно сказал Серпутий.
– И я помню, – мрачно подытожил Киряк.
– Неужто? – переспросил Серпутий, поймав его взгляд.
– Что? Что неужто? – с тревогой спросил Казлейка.
– Что-что, – тихо пояснил самый старший из разбойников, – Юга это, силу из Рьята тянет.
Малец сглотнул.
– Ничего, поди, и ведьмы смертны, – буркнул Киряк и, поглаживая рукоять верного меча, уперся злобным взглядом в Югу, но внезапно отпрянул. Сальные и явно потемневшие космы спали с морщинистого лика, обнажив колючий взгляд и нехорошую улыбку на едва уловимое мгновение.
– Эй, Рьят, – негромко отозвал в сторонку брата Киряк, воспользовавшись отлучкой ведьмы в транс. Близнец обернулся и с блаженным, как у юродивого, выражением лика подошел к близнецу.
– Чего надобно?
– А чего это ты все вокруг Юги ошиваешься?
– Так Лисица ж велел, кто последний, тот за нее и отвечает.
– Тот ее в седло берет, – поправил Киряк, – а коней мы давно оставили.
– Ну, кто-то ж должен ей подсобить. Женщины – они нас слабее.
– И давно ты старую каргу перестал ведьмой звать?
Вместо ответа Рьят огромной лапищей ухватил могучую шею брата и уперся лоб в лоб. Желтоватые белки от злобы налились кровью. Киряк попытался отшатнуться, да не вышло – мертвая хватка прочно удерживала, не дозволяя даже дернуться. И это притом, что Рьят всегда уступал близнецу в силе.
– Еще раз так о ней скажешь, придушу, – для пущего убеждения пальцы больно впились в мышцы шеи.
– Совсем сбрендил, если родного брата на эту выдр… ведьму променял.
– Не трожь! – взвизгнула, точно плохо смазанные петли двери, старуха.
