– Ты знаешь, что твой отец сделал со мной в этой камере?
Он закрыл лицо руками.
– Меня усадили на этот стул. Привязали. Пять Клейм, Арт. Меня прижгли пять раз за то, что я попыталась помочь старику. А в конечном счете и не за это – за то, что попыталась солгать суду, за то, что не смогла, подвела твоего отца, выставила его дураком. Хоть ты и надел эту форму, Арт, вряд ли ты сам считаешь, что это справедливо.
Я выдвинула ящики, наполненные инструментами для Клеймения. Множество «П» разного размера, для разных частей тела, еще и с учетом роста и веса приговоренного. Надо же, а я думала, один размер на всех.
– И все это время у меня на щиколотке был твой браслет. Ты только что его мне подарил, и я хотела верить, что ты со мной, что я для тебя по-прежнему идеал. Барк разрешил мне оставить браслет. Ведь он и сделал этот браслет по твоему заказу.
Арт говорил, что заказал браслет в замке, и я заметила в глазах Барка узнавание и растерянность, когда он обнаружил этот символ идеала на ноге у приговоренной, которую ему предстояло заклеймить. Когда он постиг горькую иронию – ложь – хрупкость человеческой жизни.
– Тогда я была рада, что тебя не было среди зрителей. Но теперь думаю – лучше бы ты был.
Я провела пальцем по ряду металлических форм. Раскалив докрасна, ими клеймили приговоренных.
Оглянулась на Арта.
– Стражи волновались за меня. Пять Клейм – слишком много за один раз. Они хотели остановиться на четвертом, но для этого требовалось разрешение. Вызвали твоего отца. Он пришел сюда. И не остановил расправу, а схватил прут и поставил мне шестое Клеймо. На спине. Без обезболивающего.
Арт замотал головой.
– Он скажет тебе, что я все выдумала. Что я клевещу на него. Но это не клевета, Арт. Он пришел сюда и требовал от меня покаяния – я отказалась – и вот.
Я повернулась спиной и задрала футболку, выставляя напоказ поясницу.
– Врачу он сказал, что я сделала это сама. Как бы я ухитрилась?
Голос доктора Грин: «Как девочка могла сделать это сама?»
Арт все еще мотал головой, по щекам его бежали слезы.
Я снова провела рукой по ряду прутьев в поисках того самого. Смогу ли я дотянуться им до поясницы? Возможно ли нанести себе такую рану? Неужели они попытаются доказать эту версию? Заставят меня встать в суде и продемонстрировать, как бы я это сделала?
И тут моя рука замерла. Я наткнулась на Клеймо, которое отличалось от прочих, с тремя пересекающимися кругами, как тот символ идеала, который сделал для меня Барк. Почему-то и оно оказалось в ряду с «П», предназначенными для Клеймения пороков. Я достала эту металлическую пластинку и закрепила на пруте.
– Кто же способен сам причинить себе такую боль? – повторила я вопрос доктора.
Включила горелку.
Арт заколотил кулаками в дверь.
Положила Клеймо на огонь.
– Если все считают тебя кем-то, почему бы и в самом деле им не стать? Не так ли и ты поступил, Арт? Надел форму стража, потому что все считали тебя похожим на твоего отца. Ты перестал сопротивляться, решил посмотреть, как это будет. Терять-то уже было нечего.
Рыдая, он бился о перегородку, пытаясь меня остановить.
– Судья Санчес предложила мне сделку – ты знаешь об этом?
Он озадаченно потряс головой.
– Твой отец уйдет, Санчес займет его место. Трибунал присмотрелся и обнаружил, что допустил ошибку. Пообещали освободить меня – и даже Клейма убрать.
Очевидно, Арт ничего об этом не знал.
– Но я не хочу, чтобы мне делали пластическую операцию. Эти Клейма придают мне такую силу, какой у меня никогда не было. Да и невозможно сделать вид, будто ничего не произошло. Однако Клейма нужно уравновесить. Я все еще ношу твой браслет для равновесия, – сказала я, и сама только в этот момент до конца поняла. – Это был лучший твой подарок, Арт. Ты сказал мне, что я идеальна, и я носила браслет с того дня, словно талисман, способный перевесить все Клейма. Но не в браслете было дело, а в твоих словах – в твоей вере в меня.
