Арт грустно улыбнулся мне.
– Твой подарок никто никогда у меня не отнимет – ты понимаешь?
Он кивнул.
Я закатала спереди футболку, обнажив живот.
– Transversus abdominis[4], – сказала я. – Помнишь, мы учили в школе?
Он прижался руками и лбом к перегородке, сдаваясь: меня не остановить.
– Расположена под косыми мышцами, самая глубокая из мышц живота, охватывает позвоночник для защиты и равновесия. Здесь у нас центр тяжести.
Я вынула кочергу из огня. Сердце стучало. Я больше не ищу идеала – не ищу справедливости – мне нужно равновесие.
Воткнула раскаленное железо себе в живот. Заклеймена Идеалом – навеки.
В одном теле заклеймены Пороки и Идеал.
Равновесие достигнуто.
Боль невыносимая. Я уронила прут, схватилась за спинку стула, голова кружилась, перед глазами поплыли черные пятна. Постаралась дышать глубже, побороть тошноту. В дверь снова застучали, и я ее открыла. Арт – я упала ему на руки, и мы оба, не устояв на ногах, оказались на полу.
– Что ты наделала? – в ужасе всхлипывал он. – Что за ужас ты с собой сделала? Надо скорее в больницу.
– Не надо, – запротестовала я, цепляясь за него.
– Селестина! – крикнул он, но уже не гневно, со слезами и зарылся лицом в мои волосы, я чувствовала его теплое дыхание.
– Теперь со мной всегда будет частица тебя, что бы ты обо мне ни думал.
Он приподнял пальцем мой подбородок, и мы поглядели друг другу в глаза, очень близко, в упор.
– Я думаю, ты самая сильная, храбрая, отважная, глупая, кого я только знаю.
Я улыбнулась:
– Ты так думаешь?
– Я ревновал, – признался он, и его объятия ослабли, словно он вспомнил, что мы уже больше не вместе. – Ревновал тебя к нему. Конечно, это я должен был поступить, как он. Не бежать в одиночку – забрать тебя, бежать с тобой.
Он смотрел на меня. Такой знакомый взгляд, раньше у меня от него подгибались коленки. А теперь – ничего не шевельнулось в душе. Осталась, пожалуй, дружба, привязанность, но больше – ничего. Я думала только о Кэррике. О том, как он обнимал меня, как смотрел на меня. О его запахе и вкусе его губ. О том, что он остался лежать на полу камеры.
– Так что, хотя я с ума сходил оттого, что вы сбежали вместе, – тебе не понять, как я вас за это ненавидел, – все же я рад, что он был с тобой. Раз этого не сделал я.
– Спасибо, – шепнула я. – И я понимаю. Я то же самое почувствовала, когда увидела тебя с Джунипер.
– Мы хотели защитить тебя.
– Теперь я это знаю.
Арт отвел глаза. Он знал, что потерял меня.
– Я думал, это поможет мне сблизиться с отцом. – Взглядом он указал на свою форму. – Не сработало. Раньше я не видел в нем того, кого видят все остальные, – судью. Мы с тобой смеялись над этим, нам казалось, это маска, можно отделить ее от человека. Но теперь… он изменился.
Я закусила губу.
– Он правда сделал с тобой то, что ты говорила? – прошептал он.
Я кивнула.
Арт снова прижал меня к себе.
– Кто же такой этот человек? Мой отец!
– Тебя он любит. – Другого утешения мне не удалось подыскать.
Арт осторожно подвинул меня, чтобы встать. Я поморщилась от боли. Пошарив в одном из стенных шкафов, Арт нашел бинт.
Он приподнял мою футболку – такое знакомое движение – и вздрогнул при виде свежего ожога. Все линии четкие, не то что месиво у меня на спине. Этот шрам будет символом не кары, а несломленной гордости. Но мне пришлось крепче сжать зубы, чтобы сдержать стон, когда Арт принялся промывать рану, а затем прижал к ней прокладку и замотал бинт.
– Что ж, если он меня любит, значит, простит, – сказал он. – Я выведу тебя отсюда.
