уладит, как в детстве, или хотя бы поможет мне увериться, что все
А еще я хотела познакомить Кэррика с мамой. Очень хотела.
Мы ждали ее на берегу. Два часа ночи, но я была уверена, что она не спит, готовится рано поутру поспешить на выручку Джунипер. Всего через несколько часов. Конечно же она продумывала свой план, оттачивала его, вновь и вновь репетировала с отцом, который наверняка предпочел бы взять все на себя, но ему нельзя – нужно, чтобы это сделала именно мама.
Через полчаса вдали вспыхнули фары. Мы спрятались. Машина припарковалась. Никто ее не преследовал. Мама вышла на пляж, сама в огромном, не по размеру, кардигане, а еще несла одеяло и сумку. Мы выбрались из укрытия, и мама увидела меня. Ее лицо сморщилось от слез, она бросилась ко мне, широко раскинув руки, и я запуталась в этом просторном кардигане, ощутила тепло ее тела. Я словно в кокон увернулась и в этом безопасном коконе могла снова дышать, выплакаться, прийти в себя.
– Мама, это Кэррик! – еле выговорила я.
– О Кэррик! – Она вновь взметнула крылья кардигана и втянула в кокон Кэррика целиком, все шесть футов. Обе стороны моей жизни наконец-то совпали.
– Я привезла поесть, – сказала она. – Вы проголодались?
– Помираем! – дружно ответили мы.
Пока мы заглатывали сэндвичи, она все присматривалась к нам.
– Вкус еще не вернулся?
Я покачала головой. Это не мешало мне пихать в рот кусок за куском.
– Ты только посмотри. – Она отвела волосы с моего лица. – Так повзрослела.
– Прошло всего – сколько? Три недели? – Я засмеялась, потом виновато оглянулась на Кэррика.
Тогда и мама оглянулась на него и, видимо, поняв, что происходит между нами, стала молча его изучать.
Кэррик под ее взглядом постарался жевать медленнее. Глянул было на нее – и тут же отвернулся.
– Ты волосы подстригла. – Я только сейчас заметила ее ежик.
– Мне прежде казалось, это так банально, когда женщина делает короткую стрижку и все хвалят ее отвагу, словно волосы очень важны. Но я была неправа. Мне приходилось отращивать волосы для участия в рекламе шампуней. Отращивать, краситься под блондинку, делать с волосами то, делать с волосами это. Наращивать чаще всего, потому что мы же создаем образ здоровых волос. А здоровые, красивые,
– Это я помню.
– После твоего побега я покрасилась в розовый, но вышел кошмар – бабушка Барби. И тогда я разделалась с ними. Нам внушают, что длинные волосы женственны, это идеально для пляжа, волосы на курортный сезон. Я их всех послала куда подальше.
Мы с Кэрриком расхохотались.
– Ты научилась выражаться не хуже Джунипер.
– Твой папа уж и не знает, что думать, – улыбнулась она. – Но ему, пожалуй, нравится.
У меня зачастило сердце, сжалось горло, когда она упомянула отца.
Я чувствовала на себе взгляд Кэррика, но пока не готова была вернуться к нему. Он понял, что мне нужно поговорить с мамой, и сказал, что пока прогуляется.
– Почему ты всегда приезжаешь сюда встречать рассвет, мам?
– У Джунипер в младенчестве были колики, она почти не спала, ей все время было больно, она кричала дни напролет, а особенно плохо ей было ночью. Твой папа работал в ночную смену, а я носила ее на руках по всему дому. Самые страшные, самые одинокие часы в моей жизни. Все спали, все соседи, казалось, весь мир уснул. Секунды тянулись словно минуты, минуты – как часы, и ее крики… – Ее затрясло при одном воспоминании. – Однажды ночью, так и не сумев ее убаюкать, я села с ней в машину и поехала куда глаза глядят. Лишь бы дома больше не сидеть. Иногда мне удавалось успокоить ее, покатав на машине. Чаще не удавалось. Но в тот раз я поехала к озеру. Сидела на берегу и держала на руках Джунипер, а она плакала, но вроде бы ветерок и плеск воды немного ее успокоили, и тут вдруг ночь начала рассеиваться, показалось солнце, и мне почудилось, будто с меня сняли огромную тяжесть, и усталость, и страх – все растаяло при первых лучах. И Джунипер наконец-то уснула – то ли на свежем воздухе ее