лордом-атаманом. И они последовали.
Поляна Незабудок опустела, но ненадолго. Кусты лещины обыкновенной на ее краю расступились, и из них вышло семейство голого вепря Ы – сам вепрь, вепрева вдовая мамаша, шесть вепревых жен, пять тещ, два тестя и три дюжины вепренят. Все они были неприлично голыми, что, безусловно, повергло бы в ужас принцессу Перпетую, а может, и не повергло, так как вид обнаженного вепря был далеко не столь непристоен, чем вид, ну, вы сами понимаете кого…
Напрочь лишенные черного кружевного белья вепри, плача и стеная (возможно, именно по этой причине), проследовали к погасшему костру, где прервали стенания ради приема пищи. Они урчали, чавкали и хрюкали, короче вели себя по-свински. Хотя что взять с вепря? Голый он или, скажем, в орденах и в лентах, в душе он все равно свинья свиньей. В мгновенье ока все, что осталось от отвратительной оргии съедобного, а заодно осыпавшиеся с дуба желуди (включая побывавший во рту у принца и выплюнутый оным), было слопано, а несъедобное – затоптано. Исполнив свой свинский долг, семейство голого вепря Ы, плача и стеная, но уже не столь горестно, торжественно удалилось.
С дуба свесились обе дриады, брезгливо оглядели загаженную поляну, переглянулись, укоризненно покачали головами и вновь скрылись в ветвях. Лишь тогда одинокая косоглазая лягушка рискнула покинуть свое убежище в куче оставленного оружия. Новоиспеченная амфибия не пожелала возвращаться в Санта-Пуру, так как обладала мировоззрением, которое в иных мирах иногда называют восточным. Жабопревращенная решила навеки остаться в лесу, слиться с диким миром, стать его частью и медитировать, медитировать, медитировать…
Глава шестая,
повествующая о том, как принцесса Перпетуя и ее спутники вышли из леса, встретили гостеприимных поселян и воссоединились с оставленными на опушке подругами
Временно упущенные из поля зрения читателя принцесса Перпетуя с корзиной, ее суженый – верхнеморалийский принц Яготелло, и потомственный душегуб Гвиневр Мертвая Голова, несущий два красных конических ведра, сопровождаемые некоторым количеством прыгающих амфибий большого размера, направились к лесной речке.
Принцесса, помнившая о печальной судьбе, постигшей трухлявый мостик, гадала, сможет ли она перебраться через речку, не задирая подола некогда белого прогулочного платья, на шлейфе которого продолжали висеть четыре пипы несуринамские. Ведь рядом было двое мужчин, пусть знакомых, но, без сомнения, глубоко бы ее осудивших за столь непристойное действие, и более того – даже мысли!
Конечно, по правилам суженому следовало переносить невесту через все препятствия на руках (в глубине души Перпетуя подозревала, что подозрительный дон Проходимес так бы и поступил), но принцесса понимала, что поднять ее было бы для верхнеморалийского принца делом невозможным, соответственно – недопустимым и, пожалуй, даже неприличным.
От скорбных дум принцессу оторвало звучание омерзительного слова, сказанного, однако, с должным осуждением. И слово это было
– Эйяфьядлайёкюдль – это отвратительно и омерзительно, – с чувством говорил Яготелло.
– А также непристойно и безобразно, – соглашался разбойник.
– И противно самой человеческой природе, – провозглашал принц.
– И самым плачевным образом сказывается на потомстве, – не грустно, но яростно восклицал благородный разбойник, выпячивая впалую грудь.
– И способствует вырождению, – уточнял Яготелло, привстав от возмущения на цыпочки и взмахнув рукой. При этом он опрометчиво выпустил штандарт, который не замедлил упасть.
Перпетуя при виде обнаженной натуры немедленно отвернулась, как и следовало пурийской принцессе, когда она видит, как некто из достойных всяческого уважения людей непреднамеренно совершает нечто неприличное. Увы, мы не можем поручаться за поведение девы, окажись на месте Яготелло подозрительный дон Проходимес, возможно, Перпетуя не утерпела бы и взглянула, как выглядит пресловутое черное и кружевное, ну вы сами понимаете, что. Но в том-то и беда, что дон Проходимес на месте принца оказаться не мог.
Итак, принцесса смотрела на росший у края тропинки цветок печеночницы благородной и думала о… От недостойных размышлений принцессу отвлек тихий и грустный голос.
