В небо с ревом и оставляя в воздухе дымный след, взмыл красный уже слегка прожаренный петух, но тут же приземлился возле друзей. Запахло обедом. Остатки корчмы с шумом обвалились.
– Ты его изгонять не собираешься? – кивнул на петуха Пшемек, за что заработал от птицы обвиняющий взгляд.
– Кабы знать как, – вздохнул Сирко. – Я только первую часть заклинания помню. Да ладно, будет продуктовая заначка на черный день. А что ты говорил по поводу исправления действительности? – поинтересовался он, засовывая в рот кончик оселедца.
– Сядь, – сказал Пшемек, указывая на лежащее бревно. – Разговор будет не быстрый, а очень даже медленный и неторопливый.
Товарищи сели. Петух принялся разгребать невдалеке землю, разбрасывая угольки.
– На первом курсе академии, – начал рассказывать Пшемек, – пан Моисей Гриппиус поведал нам об интересной теории мироустройства, что всё, оказывается, существует только тогда, когда его кто-нибудь наблюдает.
Сирко вынул изо рта оселедец и задумчиво на него посмотрел.
– И значит, если на это всё никто не смотрит, то оно и существовать перестает, – продолжил Пшемек. – Следовательно, жизнь вокруг меня является реальностью, потому что я ее наблюдаю. Люди, звери, деревья, камни, лягушки – они все существуют, потому что здесь есть я. Ведь я себя чувствую, значит, я настоящий, а остальные мною выдуманы.
Правое ухо Сирка поднялось и вновь опустилось.
– Я жил и вертелся в собственном окружении, – рассказывал Пшемек, вспоминая Марию, которая больно охоча была на любовные забавы. – А потом заметил, что многое идет не так, как я хочу. То, что выгнали из академии, – черт с ним, я и сам этого желал, да и Мария уже порядком успела наскучить. Но то, что в мою жизнь начали вмешиваться неприятные мне личности в виде сборщика податей и мужа последней возлюбленной, сломавшего мне мизинец, это означало, что мою теорию надо откорректировать. Значит, вселенная вертится не только вокруг меня. Есть еще кто-то реальный, вносящий помехи в мое мироустройство. Эй, Сирко, проснись!
– Я не сплю, – встрепенулся Сирко, – просто глаза на минуту закрыл.
– Я о чем? – сказал Пшемек.
– О чем? – поинтересовался Сирко.
– О том, что кроме меня есть еще реалец, который пагубно влияет на мою вселенную, пытается ее разрушить и подчинить себе. Я ясно выражаюсь?
– Вполне, – сказал Сирко, снова закрывая глаза.
Ему представлялся вкусный обед из множества блюд, который он однажды вкушал на обеде у князя, куда его взял с собой воевода Дам-лычку. А князь в то время изволили отведать:
на первое – белужью уху,
на второе – красную икру с сельдереем и запеченными патиссонами,
на третье – раков, пойманных на возвышенностях после сезонного свиста, когда их панцирь тонок, а мясо становится нежным, как птичьи языки,
на четвертое – французское блюдо, которое воевода назвал не иначе, как «эта тварь еще дергается и пищит»,
на перекус – вишню «под шафе»,
на закусь – трюфеля, которые сотник Небейбаба чуял за милю, уж очень он до них был охоч.
В животе заурчало. Сирко поднялся с твердым намерением отправиться на поиски еды.
– Подожди! – остановил его Пшемек. – Я думаю, что ты тоже реалец. Уж больно ты неординарная личность, песья морда, чтобы я тебя выдумал.
Сирко вынул пистоль и приставил дуло ко лбу Пшемека.
– Я и обидеться могу на песью морду.
– Да будет тебе, – отвел пистоль в сторону Пшемек. – Я – реалец, ты – реалец, так чего же нам ссориться? У тебя тоже неприятности, а это значит, что у нас может быть общий враг. Бес, расскажи еще раз, где живет твой Пас Юк?
– Ожидает вас дорога дальняя да опасная. Через бамбуковые рощи с белыми медведями в черных масках, через селения со странными узкоглазыми людьми. Позолотите ручку, расскажу с подробностями, которые обычно скрывают от детей младше шестнадцати.
– Я тебе сейчас хвост отстрелю, – достал пистоль Сирко.
– Понял! – поднял лапки бес. – Всё расскажу, только не бейте.
