боится морской воды.
Я отжимал защелки, чувствуя себя колонистом с жюльверновского острова Линкольна, дорвавшимся до заветного сундука. Так и есть! Даже опись содержимого на обратной стороне крышки:
***
***
Особенно порадовали упаковки с питьевой водой - солидные консервные банки, никакой алюминиевой фольги, синие буквы на тусклой жести: «Вода питьевая консервированная». И год выпуска, выдавленный на донце: 1997. Ладно, будем надеяться, срока годности она не имеет. Интересно, откуда такая древность? Вроде бы, сейчас питьевая вода для аварийных комплектов пакуется в пластиковые мешочки по сто миллилитров... Может, боцман, хозяин катерка, трепетно относится к раритетам советской эпохи?
Опорожненная банка отправилась за борт. Я защелкнул в шлюпочный нож свайку - слегка изогнутый заостренный стержень, которым так удобно дырявить банку - и задумался. Есть, вроде, не хочется, да и не до еды сейчас. И уж тем более, не до рыбной ловли, хотя необходимый инвентарь присутствует. Ну, потребности организма в калориях будем удовлетворять потом, это потом - а пока припрячем в карман аптечку, так оно надежнее. И пора подумать, наконец, о связи. Рацию можно достать, - дождаться, когда волнение немного утихнет, и откупорить баул. А пока - пожалуйста, о нас позаботились: «ракета сигнала бедствия, парашютная судовая». Так, пункт первый: «отвернуть колпачок и осторожно извлечь шнур с кольцом...»
Ракета повисла высоко над головой и медленно опускалась, разбрасывая вокруг себя искры красного химического огня. Жаль, их всего две; зато видно издалека. Еще в наличии несколько сигнальных патронов, каждый с «дневной» и «ночной» начинкой», то есть с дымовой шашкой и ярким красным факелом. Так что, как говорится: «больше оптимизма, худшее впереди!»
III
Реймонд фон Эссен стоял у леера и наблюдал, как отрывается от воды 32-й. Аппарат повис на временном выстреле, закрепленном на фок-мачте; свободное пространство между грот- и бизань-мачтой и корму занимали алмазовские машины. А ведь предстоит еще разместить его собственную М-5. Вон она, качается на волнах в десятке саженей от борта, с угрюмым Кобылиным на крыле. Наблюдатель недовольно косится на Эссена - он, под предлогом рапорта об аварии Корниловича, малодушно сбежал, увильнув от такелажных работ.
Доклада не получилось. Командиру авиаматки было не до того: внезапный штормовой шквал, накрывший корабли - тот, что швырнул в воду Корниловича и чуть не угробил самого Эссена - жестко прошелся по «Алмазу». Чудовищные порывы ветра положили гидрокрейсер на борт; один из аппаратов сорвался с креплений и оказался бы за бортом, если бы не кинулся к нему лейтенант Качинский, командир алмазовской авиагруппы. Сейчас Викториан Романович хрипел, захлебываясь кровью, в лазарете: форштевень гидроплана проломил ему грудную клетку, и доктор, в ответ на очередное «Есть надежда?» темнел лицом и отворачивался. Недосчитались троих нижних чинов - несчастных унесло за борт, и, как ни обшаривали шлюпки поверхность, найти никого не удалось. Еще четверо, включая мичмана Солодовникова, составили компанию Качинскому в лазарете с переломами, не
