I
- Вот и пришлось нам схлестнуться с гордыми бриттами!
- Корнилович встал, развел локти, потом несколько раз резко свел их перед собой, так, что хрустнули суставы.
- Признаться, никогда не понимал, зачем петербургским господам понадобилось воевать с Вильгельмом и таскать каштаны из огня для Франции с Англией. Неужели история никого и никогда не учит? Уж кажется, после восьмидесятых годов, после Кушки и несостоявшейся британской экспедиции на Кронштадт, а паче того - после войны с японцами, пора бы избавиться от иллюзий касательно «просвещенных джентльменов». Так нет же - снова русским мужикам пришлось лить кровь ради прибылей британских купчин!
- Бросьте, лейтенант. - усмехнулся Марченко. - Наше дело присяга и престол-отечество, а политику оставьте сенаторам, Государственному Совету и лично Самому.
- Ну уж нет - упрямо тряхнул головой Корнилович. - Теперь господа, и нам пора и нам подумать об этих материях. Известный нам Санкт-Петербург вместе с министрами остались, черт знает где, и что теперь предпринять - решать, извините, некому-с...
Это как же - «некому»? - картинно удивился Марченко. - Вы, мичман, кому присягали? Государю Императору и в его лице - царствующей династии. А значит и Николаю Павловичу, восседающему сейчас на престоле. Так что, душа моя, и решать за нас есть кому - как, впрочем, и всегда...
Корнилович удивленно воззрился на собеседника - он явно не ожидал такого поворота. Я поудобнее устроился в кресле, предвкушая эффектную пикировку, но тут дверь распахнулась и в кают-компанию «Морского быка» вошел лейтенант фон Эссен.
- Здравствуйте, господа! Как отдыхается?
Авиаторы приветствовали начальство нестройным гулом. Законы кают-компании незыблемы - здесь обходятся без чинов и уставной субординации.
Строго говоря, это помещение не было задумано, как кают-компания. «Дениз бога», он же «Морской бык» - новый авиатендер в составе русского отряда, - обычный коммерческий пароход, и его строители не предусмотрели особого помещения для офицерского досуга. Так что авиаторам самим пришлось об этом позаботиться. Перетащили кой-какую мебелишку, посуду, столовые приборы, из числа взятого на британском пароходофрегате; Лобанов-Ростовский, путем интриг, лести и подкупа переманил с «Алмаза» буфетчика, младшего баталера Синицына, знаменитого на весть Черноморский флот своими горячими закусками и пуншем. За четыре дня, пока трофейный угольщик превращали в авиатендер, вестовые обустроили импровизированную кают-компанию со всем уютом, какой позволяли имевшиеся в их распоряжении скудные средства.
Я перебрался на «Морской бык» сразу после набега на караван. Формально - чтобы ознакомить ребят фон Эссена с тактикой морской авиации, применявшейся в боях Второй Мировой. На самом же деле мне просто нравилось общество этих молодых, веселых, отчаянно храбрых людей. С ними я будто избавился от половины своих пятидесяти с хвостиком лет - третий день шучу, пью коньяк, слушаю байки, сам рассказываю вымышленные или реальные - а оттого еще более невероятные! - истории из авиационной жизни. Слушают меня, раскрыв рот, а уж когда я включаю ноутбук, и на экране начинают мелькать корабли и самолеты - тишина стоит гробовая, изредка нарушаемая эмоциональными репликами. Вчера вечером я поставил им «Перл-Харбор»; обсуждение продолжалось до двух ночи, уговорив совместными усилиями четыре бутылки ямайского рома и две - джина. Я не рискнул соперничать с молодыми организмами авиаторов, и ограничился двумя стаканами пунша. И все равно наутро голова гудела - спасибо умнице Синичкину, который проявил редкую деликатность, прислав прямо в каюту здоровенную кружку трофейного портера. Спасительную влагу приволок вестовой; он же сообщил, что «ихнее благородие, господин лейтенант велели непременно быть к трем склянкам, потому как совещание».
К этому тоже предстояло привыкнуть - я не сразу сообразил, что «три склянки» - это девять-тридцать утра; склянки считают с полуночи, отбивается каждые полчаса, и так - до восьми. После чего счет начинается вновь.
Все-таки у моряков все устроено иначе, чем у нас, сухопутных обитателей. Это касается незыблемых материй вроде часов и календаря: я с удивлением узнал, что на флоте с петровских времен в ходу особое «морское счисление», согласно которому сутки начинаются с полудня предшествующего дня по календарю, опережая привычный счет на двенадцать часов.
***
Настенные часы «Ф. Винтеръ» на переборке музыкально тренькнули – девять-тридцать. Эссен водрузил перед собой обшарпанный бювар и принялся возиться с кожаным язычком. Марченко и Лобанов-Ростовский переглянулись и тоже подсели к
