- План был, и я с ним знаком. Как и Фомич. И знаю, что пытаться выполнить его нашими силами - это даже не авантюра, а попросту, бред. Вот генерал с Кременецким и пытаются понять, что делать дальше.
- Что-то долго пытаются... - буркнул Рогачев. - Две недели прошло, а мы все болтаемся как кое-что в проруби и ждем у моря погоды...
- Если мы чего-то и ждем, так это твоего доклада. Пока не будет чего-то определенного насчет возвращения, генерал не то что стрелять - даже контакт устанавливать не станет. Ни с местными, ни с этими, с Первой Мировой.
- Мужики, может, хватит? – не выдержал старший лейтенант. - Пусть начальство думает, у него звезд больше. А наше дело - исполнять.
- Нам генерал не указ. - ответил Андрей. - Валя - гражданский сотрудник, а я служу в ФСБ. Инструкций о порядке подчинения в данной ситуации нет, потому как никто себе и вообразить такого не мог. Мы все, включая Фомченко, считай, на экскурсии, наблюдали за экспериментом со стороны. Если есть здесь законная власть - то это Колесников. «Первый, после бога», помнишь? Да и то, пока мы на «Адаманте».
- «Пока»? - недоуменно вздернул брови старлей. - Ты что, куда-то собрался?
- Никуда я не собирался! Просто, если Валя нас в ближайшее время не порадует - все равно придется что-то предпринимать. И тут без разговора по душам с Фомичом не обойтись. Так что, Никита, хорош ломаться как маца на Пасху, врубай свою шарманку и передавай. А то начальство со своей нерешительностью и правда доиграется...
- Да не могу я! - чуть не заорал командир БЧ-4. - У меня прямой приказ командира корабля: ни с кем из посторонних на связь не выходить без его прямого распоряжения! А в случае...
- А кто говорит о посторонних? - коварно улыбнулся Андрей. - Мы собираемся подать сигнал члену координационного штаба, кандидатура которого утверждена - официально, заметь! - на самом высоком уровне. Между прочим, он здесь единственный, кто полностью осведомлен о задачах Проекта. Вот, Валентин считает, что у него могут быть сведения, необходимые для возвращения!
- Точно, - подтвердил Рогачев. - Считаю. Без него никак.
- Вот видишь! Если хочешь увидеть сына, - на каком месяце твоя жена, на шестом? - делай, что тебе говорят!
Старлей обреченно махнул рукой.
- Ладно, пес с вами. Но уговор: только эти ваши «четыре-два», и ничего больше!
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
Лейтенант Качинский, жадно слушал рассказы о событиях последней недели и отпустил Эссена, лишь заручившись обещанием зайти попозже. Викториан Романович остро переживал по поводу своей травмы; доктор Фибих хмурился и сулил Качинскому еще неделю в лазарете. Четыре сломанных ребра - не шутки, так что пока положению Эссена, как главного авиационного начальства, ничто не угрожало. Это его не радовало: лейтенант с радостью уступил бы эту должность - авиаторы верили Качинскому, а многие, включая и самого Эссена, считали его своим наставником.
На крейсере второй день сущее столпотворение. Матросы носятся, как наскипидаренные; с полубака несется боцманский рык: «Ты что ж, халамидник, самому адмиралу Нахимову хошь таку медяшку предъявить? Да он, даром, что отец матросам - велит разложить тебя на да всыпать десяток горячих! Здеся это на заржавеет, времена не те! Жалится, небось, некому, хас-спада думцы и газетчики, яти их через ржавый якорь, дома остались! Хватай тряпку, рукопомойник, и чтоб к пятой склянке медяшка сверкала, аки котячьи причиндалы!»
Драят палубу: двое матросов с прибаутками волокут по доскам плиту из ноздреватого ракушечника, за ними другие орудуют веревочными швабрами. Тысячей бриллиантов искрятся брызги - палубу скатывают забортной водой.
