людьми разных племен. Не передать нашу радость, когда посчастливилось обнаружить у ручья корец с посланием на бересте.
– На бересте? – жадно подался вперед Сандал.
– Да, наш народ – единственный в Великом лесу, кто знает берестяную речь, – гордо сказал одуллар. – Она называется Знаки- на-коже-дерева. Если тебе интересно, я могу потом показать, как это делается… Так вот, в послании было начертано птичье перо, нацеленное острым концом к кресту, а возле него поставлен отпечаток испачканного углем пальца. В детстве я бывал на великих торжищах, видел через реку Каменный Палец и сразу все понял. Мы пустились за птицами и на следующий же день нагнали сородичей, которые до страшных времен жили в двух ночлегах от нас. Это они оставили Знаки-на-коже-дерева в надежде встретить одноплеменников.
– Но почему они стремились именно в Элен?
– Их Мертвый шаман подсказал внуку правильный путь.
– Во сне? – удивился Сандал.
– Не во сне, – в глазах одуллара мелькнули веселые искорки. – Я думаю, скоро ты увидишь Мертвого шамана, благородный и любознательный жрец…
– Шаман моего аймака, тот самый, что велел уничтожить двухголового теленка, упомянул о Перекрестье живых путей еще в начале нашего побега, – сказал старшой.
Один за другим гости рассказывали о своем долгом пути. Он был полон слез прощания с теми, кто покинул жизненный Круг. Но меньше смешанное кочевье не становилось, потому что взамен умерших примыкали все новые и новые люди.
С северо-восточным ветром долетало зловонное дыхание Бреши. Почуяв человечий дух, она возникала издали в виде сумрачной тучи. Словно стая голодных зверей гналась Брешь за людьми по пятам. Она обрела голос – слова ее слышались в порывах ветра то громко, то шепотом. Как брошенная женщина, она звала и манила мужчин, суля неведомое блаженство. Как строгая бабушка, упрекала матерей в жестокосердии к детям и упрашивала вернуться к пути, что ведет назад-вперед.
Шаманы племен тщетно пытались отвадить Брешь. Люди залепили уши вареной смолой, но гнетущее беспокойство не проходило. Человек с узорным лицом, всего один из племени хориту, всю ночь метался в дурном сне и не проснулся утром – перерезал себе горло… Без того истерзанные тяготами, скитальцы вконец пали духом, но кто-то приметил, что на возвышенности голоса Бреши не слышно, а сны легки.
Путники поднялись в горы. По нижней дороге со стадом и табуном ехали глухой шаман луорабе и смены сонингов. Если ночью снизу доносился стук – это означало, что вблизи стада появились волки и пастухи отгоняют хищников, ударяя в котлы. Больше ничего постороннего не слышалось. Брешь отступила от беженцев.
Иногда дорогу преграждали сопки. Приходилось забираться на них, подтягивая на ремнях нарты с малышами и утварью. На подъем уходил целый день. Не имея сил поставить чумы, спали в окружении собак. Просыпались, покрытые изморозью, как ворсом.
Солнце засияло ярче, снег сверкал нестерпимо. Тем же снегом люди промывали опухшие веки и глаза, будто присыпанные песком. Одуллары сетовали, что не прихватили серебряные наглазники, что защищают зрение от снежного блеска. Тогда шаман саха сплел наглазники из конского волоса и спас всех от слепоты.
Прибитый лучами снег быстро слежался и превратился в грубый наст. Он словно зубами кромсал и грыз подошвы торбазов. Собаки успели порезаться до того, как лапы им обмотали обрывками шкур.
Скуля и поджимая израненные лапы, собаки едва тащили тяжело груженные нарты. Вяленая рыба, обычная их еда, давно кончилась. Ежедневно в несытые собачьи глотки уходила половина оленьей туши. Пришлось отправить в нижний отряд все вещи, без которых как-то можно было обойтись. Оставили одну упряжку. Мужчины сами впряглись в постромки.
А внизу мхи, оленью еду, покрыл гололед. Сонинги без конца долбили наст копьями, помогая стаду добывать корм. Лошадям было легче – их привычные к тебеневке копыта рубили наст, как тяжелые пешни.
Простуженных детей изводил беспрерывный кашель. Женщины отпаивали их отваром тальниковой коры с топленым собачьим жиром. Шаманы пробовали кровопускание из нижней жилы языка – не помогало. Издержанные в борьбе с Брешью силы чародеев еще не восстановились для камлания.
Мало у кого сохранились священные олени – защитники от хворей. В спешке и панике люди не успевали извлечь из-под кожи на шее погибающих животных чудодейственные волосяные колтуны. Кто-то просто потерял особые кошели, в которых эти обереги хранились. Некому было взять на себя больное дыхание малышей в бренном мире, некому увезти на небо души, если бесу простуды случалось навредить матерям. Ведь не столь приятен злобному духу детский плач, сколь сладостно материнское горе…
Но олени все-таки помогли. Шаман луорабе велел сонингам отделить от стада десяток животных и доставить их наверх. В
