и у горных отрогов. Поджаривали на кострах снятых с тальниковых плашек снегирей, пекли в горячей золе вкуснейшие беличьи желудки, полные орешков и семян. Попадающих в петли зайцев несли домой.
Взрослые не охотились. Несмотря на прилив гостей, подвального мяса должно было хватить надолго. Но в будничном разговоре старшина пришлых тонготов, скроив безразличную мину, сказал багалыку:
– Щедрые господа подарок нам отправили.
С охотничьего языка сообщение можно было перевести так: «Мои люди обнаружили поблизости медвежьи следы, предупреди своих».
В отличие от других животных, у которых одна душа, медведь, как человек, наделен тройною душой. Она подвластна Творцу и лишь после Него – таежному духу Бай-Байанаю, поэтому благодарность за подобный «дар» возносится обоим. К дедушке-медведю относятся с почтением, охотятся на него с почтением и с не меньшим почтением едят его мясо.
Хорсун сделал вид, будто не расслышал весть или пропустил мимо ушей, как незначительную. Не прерывая беседу, вроде бы невзначай коснулся лба ребром ладони: «Понял, утром будем готовы». Непосвященные не заметили бы знака. Да и незачем. Вот когда увидят тушу зверя, тогда пусть и ликуют.
Эленцы добывали медведей не больше двух двадцаток в год. Кто бьет их слишком много, тот, по поверью, от звериной лапы и погибает. «Дедушка осудил», – говорят раненные лесным стариком. О медведе, бродившем вокруг Элен, Хорсуну уже говорили, но не хотел обижать гостя. Пусть думает, что багалык был рад узнать о «подарке».
Вообще-то, люди не едят мясо шатунов. Оно обычно прогорклое, а внутренности червивы. Зимою нет растительной пищи, добычи мало. Этого же спугнули недавно, не успел похудеть. Да и не похудел бы в изобилии нынешнего зверья.
На рассвете ко двору багалыка подошли тонготский старшина и трое его людей. Их уже ждали. Старшим среди эленских охотников был Быгдай, младшим – Болот. Никто никого не приветствовал. Тронулись, как положено, молча. Гуськом друг за другом, с рогатинами на плечах. Позади бежали, петляя, три опытных пса-медвежатника. Видно, лесной старик залег где-то близко, если тонготы решили отправиться пешком.
К немалому удивлению и тревоге Хорсуна, в лесу старшина прошествовал к заброшенной тропе. Внизу расстилался некогда жилой алас, чей очажный дым перестал куриться пятнадцать весен назад. Тонгот спокойно ступил через размытую охристую черту. Непонятно – видел ли ее, да не спросишь. Быгдай замешкался и оглянулся на багалыка. Тот сокрушенно развел руками: что поделаешь, идем. Эленцы не без опаски перешагнули еле заметную линию. А дальше старшина свернул в сторону и уверенно двинулся… к останкам юрты Сордонга.
Наверное, медведь поленился уйти из долины и спрятался от людей под развалинами. Даже вырыл под ними подобие берлоги. Место выбрал удобное – никто его тут не беспокоил. Оно находилось выше сытыганского аласа и водой нору не заливало.
Дед мирно спал, как ему и положено по настоящему времени года. Лесные старики просыпаются в Месяце, ломающем льды, вместе с рекой, а тут, хотя ледоход только что прошел, зверь спокойно почивал в ожидании Молочного месяца, предвкушая погоню за самками.
Болот привязал молчаливых собак к самой дальней, устойчивой балке. Тонгот сделал ладонью ныряющий жест, и охотники бесшумно углубились под бревна. Четверо встали с рогатинами у прикрытой ветками берлоги, разом воткнули острия в устье крест- накрест – заперли выход.
Внутри не слышалось никакого шевеления. Медведь дрых крепко. Тонгот мотнул головой: надо разбудить. Охотники громко закричали:
– Кух-кух!
Старик должен понять, что сражаться с ним будут не люди, а хищные птицы.
– Ку-ух!
– Эй, вставай! Мы пришли драться с тобой!
В ответ послышался яростный рык, перемеженный свирепо сипящим дыханием. Хорсун протянул руку к крайней ветке «крыши»: пусть зверь увидит свет – быстрее очухается от сна. Не успел отдернуть, как мелькнула огромная лапа – хвать! – зацепила когтями рукавицу и утянула к себе.
– Лапы твои никак замерзли? – засмеялся Хорсун и выкинул в дыру вторую рукавицу.
Берлога взрокотала, задвигалась. Заполняя дыру целиком, изнутри выползла беспроглядная туча! Ветки взмыли всполошенными птицами, мазнули по лицам охотников, но тотчас тяжелые острия рогатин дружно ударили в огромный ком черной шерсти. Неистовый рев раненого зверя заложил уши, прокатился по всему Великому лесу!
Псы в ответ взлаяли, захрипели исступленно, до предела натянув готовую лопнуть привязь. Балка шатнулась, треща…
