Советовали и судили, поздравляя удачливых и утешая невезучих:
– Э-э, не плачет бык от рогов, собака от зубов, драчун от кулаков!
Все с нетерпением ждали родовых игрищ. Кто быстрее и больше выпьет кумыса с меньшим числом передышек, ни разу не поперхнувшись, – люди со стороны жениха или невесты?
Тут не простое состязание, а борьба за благоденствие аймака. Поражение предвещает роду нещедрый год. Со счастливым придыханием рассказывали старцы о случаях, когда кумысная битва, шутливая на первый взгляд, достигала такой страсти, что гости и впрямь лезли стенка на стенку! Бывало, под шумок подмешивали в чороны соперников мелко рубленый конский волос… Но в этот раз воины и кузнецы показали ничью и на радостях осушили братину сверх состязательной.
Потом женихова родня отнимала у невестиной скользкую коровью голень – игровой знак счастья. Ох и визг же поднялся, ох и галдеж! Не одно нарядное платье изодралось в куче-мале, не одни штаны лопнули по швам! Беспорядочный вал разве что изгородь не снес. Сшибленные с орясин туеса, путаясь под ногами, вместе с толпой выкатились за ворота – тесно стало во дворе игрецам!
Долго не сойдут теперь у кого-то под глазами прилетевшие с неведомым кулаком синяки. Не скоро кому-то доведется грызть мозглявые кости – попробуй, шаткими-то зубами! Но разве обходится добрая свадьба без потасовки, пусть и полупритворной?!
К вечеру установили новую коновязь.
Стояки коновязей водружаются в родовом дворе в дни рождения человека-мужчины, свадьбы его и смерти. Если в усадьбе с несколькими женами число столбов четное, люди говорят, что это нехорошо. А молотобоец Бытык со старым Балтысытом все-таки заказали Силису четвертый в честь новой женитьбы Тимира. Место не было родовым. Принадлежало когда-то светлому шаману Сарэлу, как самая старая из трех коновязей. К тому же, шутили кузнецы, может, Тимир, войдя во вкус, третью жену возьмет. Тогда и встанет посреди двора пятая, нечетная надолба.
Силис сладил добрый лиственничный столб с резной головою коня в навершии. С тремя, как положено, узорными кольцевыми канавками сверху, посередине и снизу – чтобы жители всех трех миров могли лошадей привязывать.
Сандал запел:
–
– Уруй, уруй, уруй! – закричали люди хором, поднимая к небу чороны.
…Пока свадьба гуляла во дворе, Олджуна готовила поющую постель к первой ночи с Тимиром. Постлала на лежанку супружеское приданое: полосатые циновки, медвежью шкуру, белую конскую шкуру с черной дорожкой по краям. Сложила подушки с бубенчиками на углах, одеяло из песцовых хвостов и лапок. Опустила с колец звонкоголосый полог с серебряными колокольцами в два ряда…
Сердце невесты огненной белкой билось и царапалось в груди от страха. Ох, вероломные колокольца, вот где обожглась! А ведь надеялась – зазвенят. Колени под широким нарядом ниже согнула, бедрами над порогом колыхнулась – все ухищрения зря!
В доме приемного отца, в изголовье одинокой постели на левой половине, остался припрятанный с утра рыбий пузырь. Налитая в него кобылья кровь должна была удостоверить жениха в невинности избранницы. Не успела Олджуна взять заготовленную обманку, не смогла улучить мгновенье, когда б ее перестали пестовать-стеречь. Может, нарочно по лукавому обряду так полагается?
Едва осталась одна в жениховой юрте, туда-сюда кинулась, а все уже вынесли, вымели дочиста. Не было ничего, похожего на свежую кровь… Не порезать ли палец? Ох, нет! О таких-то хитростях Тимир, поди, слышал. Подметит, спрашивать начнет, заподозрит…
«Авось пронесет», – мелькали утешающие мысли.
«Не надейся», – встревали упреждающие.
После осуохая одаренные скотом и мясом почетные гости троекратно проехали вокруг коновязей, отпивая кумыс после каждого круга. Остатки вылили на гривы своих лошадей.
Тимир проснулся под утро с тяжелой головой. Слишком часто вчера подзывала к нему невеста парня, разливающего хмельный кумыс…
Открытый и прямой, кузнец не умел держать в себе больное, гневное слово. Да не особо и старался, полагая, что любая правда дороже многозначащего молчания. Еще не открыв глаза, положил на плечо Олджуны каменную длань, на которой мозоли были словно кувалдой набиты. Спросил громким от сдерживаемой злости шепотом:
– Кто же был у тебя первым, баджа?
Плечо молодой жены задрожало. Не дождавшись ответа, Тимир сел на постели, помотал всклокоченными волосами. В голове
