копать!
Так что же получается – он подарил надежду на жизнь застывшему зародышу человека, а теперь убьет его второй раз, уже сознательно? Своего единственного единокровного брата?!
Атын зажмурил глаза…
Что же он-то за человек? Разве настоящий ЧЕЛОВЕК способен на такое?!
Не простят боги двойное убийство. Да не в том главная беда! Нужно было хорошо подумать перед тем, как входить в честную кузню со смутными мыслями, и не раз еще поразмыслить, прежде чем слепо поддаваться желанию, толкнувшему на непоправимый поступок. Поздно каяться, надо довершить начатое…
В крови близнеца бился последний, еле слышимый ток. Атын рывком поднял почти безжизненное тело, припер к стене и поднял над головой волшебный камень. Закрыв глаза, постарался отогнать все, что мешало в мыслях.
Сата понемногу делался горячим и начал жечь руку. Алый, как от пылающего угля, жар вырвался из-под пальцев. Воздух всхлипнул, процеживаясь сквозь стиснутые зубы. К потолку взмыл столб белого огня – отражение живого Сюра. В нем сполохами билось солнце, играли брызги радужных искр. Оттолкнувшись от огненного камня, отраженное дыхание жизни Атына низринулось в темя двойника. Кровяной ток побежал по его телу быстрее, быстрее, еще быстрее…
Кости братьев колотило и выворачивало из суставов. Жилы изгибались и тянулись вверх, как линяющие змеи. Глаза закатывались то книзу, то кверху, и горячая кровь выплескивалась из носов. Суженным глоткам было не до стонов: хватали воздух ахающими хлебками, будто только что вырвались из-под водяной толщи. Огнем облитые легкие вот-вот грозили разорваться. Атын изо всех сил сдерживал темноту, обступившую со всех сторон, не давал ей ходу, чтобы не потерять сознание.
И все кончилось. Или началось?..
Атын успел подхватить Сата на лету и без сил прислонился к стене рядом с братом.
Свинцовая тяжесть залила чашки коленей, но израненная плоть понемногу успокаивалась и расправлялась, остужаясь. Кости в гудящем теле заняли свои места. Дыхание вскоре восстановилось. Повернув голову к близнецу, Атын глянул на стену и едва сумел сдержать крик. На стене была всего одна тень – его тень.
А как иначе?
Отражение не оставляет тени.
– Ты умер… Ты – родился, – без особой радости сообщил Атын. И, хотя прекрасно знал, какой у близнеца голос, все же удивился, услышав четкое и близкое, слегка насмешливое эхо:
– Кто умер? Кто родился?
– Ты.
– Может, ты?
– Ну, хватит. Ты – это ты, а я – это я.
– Кто – ты?
– Я – твой брат. Атын.
– Другой?
– Зачем спрашиваешь? Сам хорошо знаешь, что меня зовут Атын. То есть Другой.
– А меня как зовут?
Атын вздохнул. Время спешило к ночи, Тимир, должно быть, вернулся с рыбалки. Вдруг в кузню зайдет? Скорее бы смекнуть, где жить брату. И как вообще жить…
Голову давило в висках. Темя закрылось, и для верности его словно молотком кто-то пристукнул. Охваченный тупой болью мозг не хотел трудиться. Не до придумки имен было Атыну. А близнец, кажется, чувствовал себя неплохо. Ему нравилось жить. Наверное, нрав у него не такой, как у Атына. Или такой же?
– Ты – Со?ннук.
– Это имя?
– Да.
– Оно означает – Такой же?
– Такой же, как я. Или Такой же, как ты. Что одно и то же.
– Ты – Другой, а я – Такой же! – засмеялся новоявленный Соннук. Прозрачно-черные глаза его взволнованно блеснули. – Интересно, что скажут матушка с отцом, увидев меня?
– Ничего не скажут, – промямлил Атын и, не выдержав вопросительного взгляда двойника, полоснул виноватыми глазами в
