сторону.
– Почему?
– Надеюсь, они о тебе не узнают…
– Почему?! – с обидой повторил близнец и потряс Атына за плечи. – Ты им не открылся? Я – есть, а ты хочешь, чтобы меня не было? Куда мне тогда деваться – вот такому, голому? Я жутко замерз и голоден!
Соннука впрямь трясло от холода, хотя в кузне было тепло.
– Если привести тебя домой, все перепугаются. – Атын принялся путано объяснять: – Я не могу. Ты должен уяснить, что… Люди же думают, у меня нет родного брата… к тому же близнеца… и вдруг – раз! – ты заявляешься… Никто не поймет! Начнутся всякие разговоры, обвинения в черном колдовстве… Может, когда-нибудь потом я расскажу все дома, и ты, как обычные люди, станешь жить в семье… Если сумею сделать тебя совсем настоящим… человеком.
Соннук жалобно вскрикнул и, отпрянув, вновь притулился к стене.
– Значит, я – ненастоящий? – прошептал сорванным голосом. Поднял к лицу свои полупрозрачные руки, повертел ими перед глазами и встал против света. Как бы отчаянно ни вглядывался Соннук в стену, на ней покачивалась всего одна тень.
– Я – не человек? Кто же я тогда? Кто – я?!
– Прости…
– Зачем ты вызвал меня к жизни? – всхлипнул близнец. Глаза его были полны подлинных слез. – Я – Соннук… У меня имя – тень. А у самого Соннука нет тени!
Атын неловко попытался обнять брата. Тот грубо оттолкнул протянутые к нему руки и заговорил быстро, возбужденно, словно не произнося, а выхаркивая слова вместе с обидой и болью:
– Как только я научился думать и понял, что ты сделал со мной еще в материнском чреве, я все мечтал: вот смилостивятся боги и дадут мне, не рожденному, прийти на Орто человеком. Но они забыли недородка, застрявшего в пределах миров. Я ждал и сердился на богов, а на тебя не держал обиды. Ты же не нарочно забрал себе мою плоть и мой Сюр… Так я думал, оправдывая своего невольного убийцу. Ведь ты даже не подозревал, что я – есть. Не живой. Но и не мертвый… Я простил тебе нечаянное зло, перестал надеяться на богов и начал ждать, когда ты меня найдешь.
Помедлив, Соннук трудно сглотнул и прикрыл глаза ладонью:
– И вот ты обнаружил окостенелого человечка, засунутого в щель стены и забытого там… Как я был счастлив! Я готовился стать тебе настоящим братом и другом! А ты наслушался россказней Манихая и повесил меня на грудь вместо идола. Я снова набрался терпения. Все думал и думал. Дни и ночи жил только мыслями, и не скажу, будто они были слишком добрыми. Не очень-то приятно оказаться охраняющей куколкой мальчишки, чья душа настолько слаба, что нуждается в оберегах. И все же я рискнул отдать тебе свой шаманский дар. Да, я пожертвовал своим джогуром и лишил себя волшебства – единственного счастья, которым владел! Ты прошел мое Посвящение.
– Зачем же ты это сделал?..
– С одной кузнечной силой ты не смог бы сотворить из меня человека. Я просил тебя, умолял: услышь, брат, помоги! Но сердце твое оказалось глухим. Ты просто вздумал скрасить свое одиночество и создал из маленькой игрушки большую. Если б ты хоть немного любил меня и взаправду хотел выручить из беды, то сумел бы отдать часть своего Сюра, а не его отражение! И тогда… Тогда я стал бы полноценным человеком. Я сделал бы все возможное и невозможное, чтобы не подводить тебя. И чтобы жить. Жить!..
В бессильной ярости Соннук толкнул кулаком в грудь раздавленного его речью Атына:
– Я усомнился в тебе, как только началось колдовство. Поэтому сопротивлялся… Поздно! Ты, не любящий меня, не смог правильно воспользоваться джогуром. Моим джогуром! Сужденным мне когда-то драгоценным подарком Кудая… Я ошибся: тесно кузнецу и шаману в одном гнезде. Два дара в тебе – твой и мой – всегда будут только мешать друг другу… О, мой брат, обобравший меня! Скажи теперь, кто я? Непонятное существо – не дух, не человек, не призрак – кто?! Твое ходячее одиночество? Твое повторение, оттиск, эхо, второе «я» с половинчатой земной душой?!
Близнец исторгнул похожее на смешок рыдание.
– Ты не позаботился ни об одежде, ни о пище и крове для меня, не говоря уже о жизни! Не подумал о брате, который тоже страдает от одиночества… От такого одиночества, какое никому не снилось! Матушка не знает обо мне… А теперь я, несчастный, никогда не смогу сказать ей, как же сильно я ее люблю!
Содрогаясь от холода и рыданий, Соннук потряс поднятыми вверх кулаками и завопил:
– Ненавижу тебя! Ненавижу!!!
