тому, что она туда все-таки отправилась. Пошла разговаривать со своими покойниками. Если Хорсуну можно, то можно и ей.
Сворачивая к озеру по заросшей травою тропе, она слышала в березовой роще упреждающий посвист лесных птах. Потом птицы затихли, и взгляд уперся в недоброе лицо Диринга. Олджуна вздрогнула: почудилось, что безумное озеро разглядывает ее насмешливо и хищно. Отвела глаза, снова глянула – озеро как озеро. Просто очень темное из-за старого ельника вокруг.
Показался высокий столб с деревянными фигурками птичек и щуки на шестах. Девушка обогнула шаманский жертвенник стороной и снова содрогнулась: послышался громкий стук. Резкие звуки падали на воду, твердели и плыли по ней, будто куски нетающего льда. Край крутого, самого высокого здесь берега был размыт прошлогодним половодьем. Олджуна нечаянно столкнула висящий над обрывом куст шиповника. Куст сорвался, и кто-то возмущенно завопил внизу. Нагнувшись над кручей, она увидела двоих мальчишек. Пострелы врубились в почти отвесную стену и зачем-то копошились в ней. Один, тучный, задастый, чьи затылок и плечи обсыпали комья земли, держал в руках топор. Сердитое задранное лицо второго было тоже усеяно землей.
– Эй, что вы там делаете? – крикнула Олджуна и заметила ременную привязь, которая спускалась к мальчишкам с комля крепкой ели.
– А ты что здесь лазишь? – не замедлилось в ответ.
– Корову потеряла, – соврала она. И засмеялась: – Может, думаю, Мохолуо ее на дно утащила, так попрошу обратно вернуть!
Как бы толстый парнишка ни тщился загородить собой что-то белое и выпуклое, выступающее из стены полукругом, Олджуна поняла: это рог Водяного быка.
Водяные быки обычно дремлют в ледяных глыбах земли. Пробуждаясь, подземные чудища роют рогами русла новых рек и ямы озер. Сколько было случаев, когда разгневанные громадные твари выбирались наружу из земных толщ и забирали с собою тех, кто осмеливался потревожить их покой! Этот бык, наверное, отец самого Диринга. Солнце нынче жаркое, вот и высунулся из подтаявшей кручи. Как же мальчишки отважились?
– Ах вы, остолопы! – закричала Олджуна. – Сейчас пойду и скажу аймачным!
– Кинтей, нас накажут, – заныл толстый мальчишка.
– Пусть попробуют, – насупился второй. – Я никого не боюсь!
– Водяной бык вырвется и убьет вас, глупые!
– Не убьет, – возразил Кинтей. – Бычина совсем мертвый. Не шевельнулся, пока мы рога рубили.
– Зачем они вам?
– Скоро торжища в Эрги-Эн, – ухмыльнулся парень. – Можно поменять куски рогов на диковинные вещи у чужеземцев, не трусящих перед волшебною силой!
Бессовестный и не подумал солгать.
– Не говори никому, Олджуна, – взмолился раскрасневшийся толстяк. – Не говори, и мы про тебя не скажем!
– Вы ничего и не можете обо мне сказать, – презрительно бросила девушка и выпрямилась, отвернулась от обрыва. Надо же, удивилась с досадой, соплякам известно ее имя.
– Черная колдунья! – заорал Кинтей снизу. – Мы знаем, ты молишься тут злому духу своего дядьки Сордонга, чтобы наслать беду на Элен!
Олджуна не оглянулась. Пусть Водяной бык забирает ослушников. Двумя дурнями на земле будет меньше.
Все же подумала, что не станет болтать об их греховном промысле. Кому какое дело? Пожав плечом, побежала дальше.
Приблизившись к полузаросшей бурьяном тропе, ведущей в Сытыган, девушка остановилась. Она помнила здесь каждый камешек, и каждый камешек помнил ее ноги: когда-то по нескольку раз в день пробегала туда и обратно. Видно, для того, чтобы люди не беспокоили покой проклятого аласа, тропу для острастки присыпали поперек красной охрой.
Останки порушенной временем юрты прятались в кустах на окраине леса. На руинах сидела ворона и громко каркала. А от Сытыгана ничего не осталось. Там, где стояла землянка неудачливого старшины Никсика, над разметанными головнями взялась чахлая трава и топорщились голые прутья успевшей взрасти и высохнуть жимолости. Олджуна легла на траву и обняла обугленное бревешко – мертвый столб мертвого дома.
– Матушка Кэнгиса, твоя дочь пришла к тебе, – сказала тихо и прислушалась.
В бледных стрелках остролиста тонко стрекотали цикады, сотрясая воздух, полный дрожащего зноя.
– И к тебе я пришла, Никсик, девять весен бывший мне за отца. – Сорвав сухую былинку, Олджуна задумчиво пожевала ее. – Я знаю, ты любил меня, как никогда не любил и уже не полюбит багалык. А вот чего я не знаю – так это того, кто мой настоящий отец.
