Честно признаться, хомус северянки оказался волшебным. Пленительной, колдовской была его песнь на хомусном игрище – словно щедрое откровение утра, пронизанное тонким, ранящим душу зовом-плачем, проплывшим в туманце над топями. Не откликнуться на такое мог только человек из железа. Но зайти в трясину легко, выйти куда труднее…
Хорсун со странным, перекошенным лицом оседлал Аргыса и ускакал куда-то, не дождавшись завершения песни. Сердце Олджуны заныло-заплакало: не иначе, влюбился в приезжую игрунью без памяти, пытается совладать с внезапно грянувшей страстью…
А в последний праздничный день Хорсун не вернулся к ночи домой. Олджуна истерзала себя подхлестнутым ревностью вымыслом. Не вытерпела, побежала справиться у Модун. Зевающая воительница велела спать спокойно, не дожидаясь багалыка. Он-де доглядывает с товарищами, благополучно ль отбытие гостей, не чинят ли драк подгулявшие эленские парни.
Недоверчивая Олджуна засомневалась. Вполне могло статься, что Модун прикрывает Хорсуна. Не улизнул ли напоследок погулять в лугах с северянкой? После разузнала, к смущению: правду сказала воительница, а дева удалилась с праздника рано – прощаться со своими спутниками.
«Говорят, остаться в Элен до зимы надумала эта Долгунча, – сказала одна из приятельниц, – а понравится у нас – так и на всю жизнь». Олджуну будто обухом по голове стукнули. Вот оно, что чуяло сердце – охомутать Хорсуна наладилась чаровница!
Черное отчаяние изглодало Олджуну. Перебирала в уме разные думки: скверный слух пустить о Долгунче, вынудить ее убраться из Элен, вовсе извести ухитриться? И отчаяние же толкнуло на другое безрассудство. Олджуна дерзнула явиться к багалыку ночью открытой душою и телом. Замыслила сказать ненаглядному, что будет ему доброй женой, нарожает сыновей и не даст никогда сомнений в преданности и любви.
Знать, Хорсун видел сон и спутал ее с покойницей-женой.
– Не уходи, Нарьяна, не уходи!
Олджуна мимолетно порадовалась – хоть не Долгунчу себе вообразил…
Пробудившись, желанный не дал изъясниться по-хорошему. Олджуна, опять же от безысходности, утратила последнюю стыдобу, кинулась к нему с объятиями как была, голышом.
Вот и стал явью обух-то по шалой башке. Багалык отбросил скаженную девку так, что не тут же очухалась, ударившись затылком о шесток камелька. Едва сил достало подняться и добрести до постели. До утра пролежала без сна, оглаживая вздувшуюся на голове шишку.
Слезы катились по вискам, подушка с обеих сторон промокла. Охвостья куцых вопросов и мыслей мелькали в мозгу: «Неужто в одной юрте с Долгунчей придется жить? Долгунча большая, справная, дети быстро пойдут. Это хорошо – дети… Маленькие они забавные, будто звереныши… Выгонит багалык приемную дочь или нянькой возьмет?»
Утром хватило воли встать и вести себя как обычно. А лишь Хорсун за порог – свалилась на лежанку и ну рыдать взахлеб.
Отголосив по мечте, Олджуна села и осмотрелась трезво. По-прежнему не было у нее ничего своего, все чужое. Чужой кров, чужой двор, жизнь и та чужая, будто украденная у несбывшегося ребенка Хорсуна.
Вспомнились с чаяниями выпестованные в сердце искренние слова, которые так и не довелось сказать багалыку. За что он отшвырнул ее, будто постылую старуху? За то, что посмела честно повиниться в любви к нему, вождю и благодетелю?
Нет заботы Хорсуну до того, как тягостно Олджуне носить в себе вечное бремя признательности за жалкое эхо его отцовского благоволения. Нет печали багалыку, что сытная еда в его богатой юрте мнится приемной дочери горше кислой рыбы в убогом тордохе Никсика…
Разбередились обиды Олджуны, запамятовала о палящем зное, и плечи нажгло. Перевернулась на спину, раскинула руки, а колени подобрала. Горячий песок тихо сыпался с живота. Солнце передвинулось к западу и щекотно касалось груди. Невысказанные слова тихо оплывали в душе. Олджуна их сбережет. Еще будет кому сказать. Еще придет тот, кто станет слушать! Узкие листья тальника покачивались над ее лицом, как нанизанные на прутья серебристые рыбки.
Легкая дрема отлетела под взглядом пристальных глаз. Кто-то смотрел на Олджуну сквозь играющие лучами листья. На мгновение приоткрыв веки, она увидела в нескольких шагах от себя блестящее от пота молодое лицо с прядями прилипших к смуглым щекам взлохмаченных волос. Перепуганными зайцами заскакали в голове лихорадочные мысли: схватить камень, бросить, не ожидая нападения?
Вместо этого она продолжала лежать на песке в недвижной панике, слыша надсадное мужское дыхание. Наверное, человек полагал, что Олджуна спит… Может, и впрямь все происходит во сне, а не наяву?
Внезапно песок скрипнул под его коленями. Девушке ничего не оставалось, как проснуться. Неприкрытое тело охватила крупная дрожь. Глаза парня горели золотым огнем. Уставился, будто жаждущий на воду. Олджуна его узнала. Это был чужеземец, который
