шеи уткам и зверькам. Смеясь, пощекотал колючками пятку Олджуны и зачем-то принялся хлестать веткой одежду. Потом отвязал ожидающего поблизости коня.
На чалом не было седла и узды, лишь тонкий ремешок стягивал петлей нижнюю челюсть. В груди Олджуны занимался бегущий за событиями дух. Барлор в такт конской поступи жарко дышал за плечом. Благо, хоть не выл больше… Его волосы вкусно пахли клейкой живицей и можжевельником.
Не слишком любо Олджуне было место, в котором они остановились, да толку нет спрашивать, что и зачем. Все равно чужак не понимает речи людей саха.
Оставив коня, дальше пошли пешком. От вязкого болота несло зловонным старческим дыханием. Тут и там зеленели опасные топи, глыбкие мочажины, хитро прикрытые нежной, невинной на вид травой. Ступишь – и чьи-то беззубые алчные рты, смачно чмокая, начнут торопливо заглатывать ноги.
Затесы на костлявых стволах кривых елок, торчащих по островкам на всем пути до противоположного леса, затекли смолой и потемнели. Олджуна хорошо их помнила. Она сделала эти метки еще в детстве. Да и без того не могло случиться с нею плохого в лесу Элен. Сызмальства измерила долину вдоль и поперек малым зверьком, а теперь бежала, шла и кралась по ней сильным молодым зверем. Олджуна ревниво заметила, что лес любит и барлора. Барро не был в лесу чужим.
Жидкий зыбун перестал смыкаться над следами. Из-под чавкающей жижи светлою полосой вынырнула и расширилась скользкая глинистая тропа. Олджуна застопорилась и едва подавила вскрик, увидев в сырой глине рядом с оттисками своих подошв четкие отпечатки звериных лап. Во вмятинах от подушечек еще не проступила влага, лишь в оставленных когтями насечках тускло поблескивала мутная водица. Следы различались по размерам и глубине, из чего нетрудно было заключить, что серые – волк и волчица – прошли совсем недавно.
Сердце Олджуны испуганно екнуло. Куда ведет ее чудной иноземец, о чьем разбойном племени и средоточиях-гнездах бродит множество самых невероятных слухов? Что, если зверям на съеденье? Может, у барлоров обычай такой – приносить в жертву волкам глупых чужих девок? Не оборотень ли он сам, этот желтоглазый?!
Барро оглянулся и, кажется, что-то сообразил по ее глазам, ярко заблестевшим от страха. Поднес палец ко рту: тихо, тихо, молчи! Шаги его были бесшумны, – хвоинка не шелохнулась. Словно не человек ступал, а пробиралась сторожкая рысь.
На краю болота, где между кочками в травяных бочажках проступала совсем уже чистая вода, за лужком начиналась лесистая пойма. Барлор притаился в гуще кустов за старой разлапистой елью. Кивнул спутнице – поспешай – и начал забираться на дерево.
Олджуна отказалась от поданной руки. Сама мастерица на верхушки лазить. Стало смешно: неужто чужак гнездо собрался свить? Они вскарабкались высоко, и выяснилось, что Барро хотел показать.
Примерно в шести двадцатках шагов от ели на небольшом, чуть приподнятом островке, окруженном кучами бурелома и валежин, носился выводок круглых, как меховые мячи, щенков. За порослью голубичных кустов под устрашающим выворотнем с простертыми во все стороны сучьями, очевидно, скрывалось логово. Рядом в тени лежала волчья пара. Он и она. Вот чьи следы на глине напугали Олджуну. С островка зверям было удобно обозревать ближний лес и часть болота, куда, пробиваясь в траве, вела тропа к водопою.
По нынешней несусветной жаре матерый самец, должно быть, изрядно парился в толстой шкуре. Грязные отрепья еще не отлинявшей шерсти вздымались и опадали на мощно дышащих боках. Лишь спина поблескивала под солнцем новым светлым мехом. Красный язык, высунутый из открытой пасти, трепыхался, как огонек в груде серых, отгоревших угольев и пепла.
Из-за мощного тела волка выглядывала голова волчицы, покоившаяся на сухощавых скрещенных лапах. Уши ее еле заметно подрагивали, а глаза лениво следили за щенками, которые возились поодаль.
Внезапно волк подобрался и настороженно поднял крупную голову. Отведенные назад уши причесались к меху, морда вытянулась, принюхиваясь к воздуху. Зверь чуял опасность.
Чуть погодя могучий загривок вздулся, уши вспорхнули и подались вперед. Цепкие желтые глаза, казалось, продрались сквозь еловые ветви, скользнули по лицам сидящих на дереве людей… и ушли в сторону. Олджуна затаила дыхание. Ветер летел от логова, и на нее пахнула тяжелая вонь звериного жилья.
Почуяв человека, волки обычно оставляют обжитое место и торопятся бесследно раствориться в глухомани. Но то ли серый не уловил человечьего запаха, то ли признал собрата в барлоре – уверенность вернулась к нему. Только шерсть на загривке время от времени щетинилась и хвост изредка вздымался.
Пятеро волчат, неугомонные, как все дети, совали любопытные носы в кусты и ямки, ловя волнующие запахи. Пытались поймать бабочек, клацая острыми зубками. Двое столкнулись, неуклюже отпрыгнули друг от друга и воинственно зарычали. Начавшаяся
