Сен-Жермен заявил ему, что научился превращать любые металлы в золото, то есть открыл тайну философского камня. В доказательство он предложил графу дать ему любую медяшку. Казанова нашел монету в двенадцать су. Сен-Жермен положил ее на стол, достал из кармана пузырек с какой-то густой жидкостью темно-зеленого цвета и капнул на монету. Жидкость стала пениться так, будто кипела, и быстро вся высохла. Когда Казанова вновь взял монету, это были те же двенадцать су, но золотые! Эта монета будто бы много лет потом хранилась в сокровищнице австрийского императора и пропала только после захвата Вены войсками Наполеона.
– Постой, я так и не понял: этот Сен-Жермен является реальным персонажем или легендарной личностью? – спросил Углов.
– Нет, он человек вполне реальный, но окруженный мифами и легендами, которые сам создавал. Никто толком не знал ни дату, ни место его рождения. По одним сведениям, он был португальский еврей, по другим – румын, по третьим – француз. С датой то же самое. Он родился то ли в тысяча семьсот третьем, то ли в семьсот седьмом году. А сам Казанова утверждал, что появился на свет в тысяча четыреста пятнадцатом и встречался с Леонардо да Винчи.
– Черт знает что такое! Впрочем, для нас все это неважно. Нам надо выяснить другое. Мог ли этот древний старец восемнадцати лет от роду – это если он родился в семьсот седьмом году – отравить императора Петра Алексеевича?
– Мне кажется, к сообщению Бассевича надо отнестись с полной серьезностью, – заявил Ваня. – Я внимательно следил за своими ощущениями во время его рассказа и могу уверенно сказать, что советник не врал. Он действительно встречался с Сен- Жерменом. Тот и на самом деле рассказал ему о намерении отравить Петра. Он мог это сделать сам, прибыв в Петербург под чужим именем, либо прислать эту загадочную девицу с конфетами. Видимо, Сен-Жермен обладал мощным гипнотическим даром. Он смог подчинить своему влиянию часового, чтобы тот пропустил отравительницу к царю. А потом этот тип убил ненужного свидетеля.
– В таком случае нам надо будет отправиться в Вену и найти этого таинственного старика, умеющего летать по небу, – сказал Углов.
– А может, и не надо никуда ехать, – заметил на это Ваня. – Вдруг граф все еще в Петербурге? И тогда…
Он не успел закончить фразу. Его прервал громкий стук в дверь. Не успел Углов сказать «входите», как дверь открылась, и в комнату шагнул капитан в мундире Преображенского полка. Не тот, которого им дал в сопровождение Долгоруков, другой, но такой же хмурый и усатый. Сзади офицера, в дверном проеме, виднелись лица нескольких солдат.
– Который из вас надворный советник Углов? – спросил капитан.
– Это я, – ответил Кирилл.
– А ты, значит, живописец, называющий себя братом советника? – спросил офицер, повернувшись к Ване.
– Да, я точно живописец, – отвечал Полушкин. – Но я не просто называю себя братом Кирилла, а действительно довожусь ему таковым.
– А в чем дело? – спросил Углов. – Зачем здесь солдаты?
– Мне дан приказ от графа Петра Андреевича Толстого задержать надворного советника Углова и его брата и доставить их в Преображенский приказ для проведения дознания, – отвечал капитан. – Для того здесь и команда солдат. Извольте, судари мои, одеться и следовать за нами.
Кирилл Углов застыл, лихорадочно соображая. Задержание, возможно, даже арест! Это означало провал всей операции. Сейчас он не думал о причинах этого провала, его занимало другое: подчиниться ли приказу могущественного графа Толстого или попытаться бежать?
Кирилл был уверен в том, что у него хватит сил и навыков рукопашного боя, чтобы проложить для себя и Вани дорогу на улицу, уйти от преследования. Но что дальше? Допустим, они даже успеют встретиться с Дружининым и рассказать ему о приключившейся беде. Хотя это может и не получиться. Ведь Игорь уехал куда-то на Охту, к какому-то купцу.
«Ну а что потом? Как дальше вести расследование? Себя и Ваню я спасу, но операция все равно будет провалена. А может, встреча с Толстым вовсе не означает арест?» – Все эти соображения молнией пронеслись в голове руководителя группы, пока он не торопясь надевал мундир и прицеплял шпагу.
Ее у него, кстати, не отобрали, и это был хороший знак.
В окружении четверых солдат и капитана Углов и Полушкин вышли из флигеля и сели в возки. Углов оглянулся и заметил в дверях дворца знакомую фигуру. Там стоял поручик Никита Сараев, секретарь светлейшего князя Меншикова. Скрестив руки на груди, он следил за тем, как солдаты сажают обитателей флигеля в возки и увозят со двора.
Уже смеркалось, когда сани с задержанными остановились у дверей особняка, где размещались Преображенский приказ и Тайная канцелярия – политическая полиция Российской империи. Дорогой Углова продолжала мучить та же мысль. Не лучше ли
