Послышался слабый звук мотора, переросший в рокот. Два катера морской полиции и службы спасения мчались ко мне, высвечивая дорожки яркими прожекторами.
Но я не чувствовала себя спасенной и счастливой.
Я почти ничего не соображала.
Через мгновение все кончится.
Как это? Что чувствуют в момент конца света?
Это что-то яростное и громоподобное. Как взрыв атомной бомбы? Или это происходит мгновенно и незаметно, подобно росе, исчезающей при первых лучах восходящего солнца?
Кричат ли они от ужаса? Услышу ли я их стоны?
Последние минуты я совсем не помню.
Брошенный канат. Какие-то люди перелезают в мою шлюпку.
Руки. Вопросы. Суета.
Когда мы прибыли к причалу, я увидела маму, папу и Сета. Глаза у всех были покрасневшие, лица осунувшиеся. Я упала в их объятия.
Мы стояли и обнимали друг друга.
Я пыталась вспомнить, когда мы все последний раз обнимались. Мне тогда было лет восемь, наверное. Повод не помню, только ощущение. Такое же, вероятно, замечательное, как и в тринадцать.
Это теплое чувство проникло в мою душу и растопило ледяную дамбу, которую я там выстроила. И из глубины сердца вырвались счастье и боль, вина и страх, и неподдельный ужас, соединяясь в потоке несдерживаемых слез.
Сет и мама тоже ревели.
Папа держался. Но когда слезы у меня стали высыхать, он крепче всего обнимал меня.
— А мы думали… — проговорил папа, и голос его пресекся.
— Простите, — сказала я.
Мама бросила взгляд на берег.
— А лодка?
— Потом.
Мама не настаивала.
Она понимала, что я еще не могу об этом говорить. Она это знала, ей было достаточно взглянуть на меня.
Ведь она мать.
Но, надеюсь, придет день, и я ей кое-что расскажу.
Но о чем? О том, что я уничтожила остров зомби? А уж о том, кто дал мне лодку, вам во веки вечные не догадаться…
Даже расскажи я ей об этом, она, скорее всего, решит, что это мои фантазии.
Только два человека на всем белом свете поверили бы мне.
И ни одного здесь нет.
— Пап, а где дедушка Чайлдерс? — спросила я его по дороге в яхт-клуб. — И тот парнишка-официант Колин?
Папа не успел ответить. Все, кто стоял рядом и держался на почтительном расстоянии, наконец не выдержали и бросились к нам — дядя Гарри, мистер Хейвершоу, весь Несконсет. Меня обступили со всех сторон толпы доброжелателей. Фоторепортер из «Несконсет инквайер и миррор» начал щелкать как из пулемета. Лоренс, шеф-повар несконсетского яхт-клуба, выспрашивал у меня, чего бы я хотела вкусненького.
Наконец, появился и наш домашний врач. Доктор Иванс всех растолкал и повел меня в тихий ярко освещенный уголок клубного зала.
Он засыпал меня тысячью вопросов. Не помню, что я ему отвечала, но, должно быть, ничего путного, поскольку он продолжал глубокомысленно хмыкать и потирать затылок; словом, обращался со мной как с ребенком.
Весь город сбежался к причалу. Я видела гудящую толпу из окна эркера. Все смотрели в море на подходящий к причалу полицейский катер.
Солнце уже встало. Залив светился ярко-синим до самого горизонта.
