— Лучше б она с улицы зашла, — молвила старая, продолжая сверлить Шона злыми глазами. — Попросила бы… Но, вишь, гордая… Все они гордые… Умрут, а не попросят!.. Я отзываю заявление о краже. Сделай запись в своей книге — Ройзин О’Хара отзывает, и так далее.
— Как хотите, мэм. Дело всё равно будет автоматически закрыто…
— Сделай это
— Но таки банки денег стоят… — чуть растерялся Шон.
— Я к ним не прикоснусь. Отнеси на холм, оставь там, — продолжала лавочница с непонятным ему пылом. — Это не твоя и не моя еда.
Потом, осекшись, миссис О’Хара негромко спросила:
— От чего… умерла та женщина? Что сказал коронер?
— Чахотка… или голод. Это правда — выглядела она как в год голодомора.
— И ни одной банки не тронула… — Старая лавочница на миг закрыла лицо ладонями, потом выпрямилась. — Ступай, порви мою бумагу. Но помни, Шон Мэлони, — за едой придут. Упаси тебя Господь съесть хоть один боб.
«То ли я хлебнул лишку, то ли она. — В недоумении сержант вышел из лавки и услышал, как за ним запирают дверь на ключ. — Что старая несла?.. Похоже, бабке пора в богадельню, из ума выжила… Надо присматривать за ней. Вдруг подпалит лавку вместе с собой, так и весь дом полыхнёт».
Впрочем, памятуя о славе рода О’Хара, банки он на всякий случай положил в шкафчик на кухоньке. Все участки, построенные в давнюю пору создания ирландской полиции, имели нужный минимум удобств — такие строения предназначались и для службы, и для житья.
Мрачно бушевала погода, ветры и дожди рябили гладь бесчисленных озёрец Коннемары.
Ушёл по почте и бесследно канул рапорт о неизвестной женщине с болот.
Временами Шон вспоминал её иссохшее лицо, белое с желтоватым оттенком. Из обители покаяния сестра-секретарша по телефону ответила, что все их подопечные на месте.
Однажды утром, когда небо прояснилось, Шон поехал к торфяным баракам. Как договаривались, его ждали бойцы- республиканцы.
— Патронов немного, — молвил Шон, передавая им тяжёлые коробки, — зато раздобыл два армейских бинокля.
— Хорошие гостинцы, сержант, — крепко пожал ему руку командир. — Скоро отправимся на север. Слушай, здесь становится опасно. Дозорные видели фигуру на холме, у трёх камней. Мы скрытно поднялись туда, но этот тип искусно маскируется и исчезает раньше, чем мы подберёмся. Не замечал чужих в Бале-Коныле?
— Приезжих не было. Может, братья Класки шалят? У обоих шалопутов башка с присвистом, с них станется.
— Этих мы знаем, они носят нам то-сё по мелочи. И ходят парой, а там маячил одиночка. Разберись, Шон, будь добр. Мы не хотим ни слежки, ни шумихи.
— А женщину, бродягу, вы не замечали? Босая вроде шельта, в серой рубахе.
— Где?
— Подтяни дозорных, командир. Просто совет по дружбе. В Коннемаре складки местности, — Шон показал рукой волнистые холмы, — сделаны как нарочно, чтоб подкрадываться.
На обратном пути он свернул к Трём Столпам, как их высокопарно назвала старая Ройзин.
«Может, пещера? Холм — курган, внутрь ведёт лаз… Прикрыть дёрном — и входа как не было».
Подъехав к знакомой низине, намётанным взглядом Шон тотчас заметил нечто странное и остановил машину.
По жёстким побуревшим травам, озираясь, брела девчонка лет десяти, с непокрытой головой, в серой рубахе ниже колен и босая.
Сержанту тотчас представился новый длинный рапорт и нудные переговоры с отделом опеки при совете графства. Потому что в округе не числилось беглых или пропавших детей; это Шон точно знал по оперативным сводкам. Даже грязная детвора шельта жалась ближе к табору или сидела по кибиткам.
«Тут что, мёдом намазано? Почему сюда собираются все босоногие?»
Пока вылезал из машины, девчонка вопросительно смотрела на него. Шону вспомнились россказни о долине Гленн Болькан, куда-де как зачарованные тянутся со всей Ирландии изгои и умалишённые. Вернее, тянулись. Электрошок, психушки и химические
