— Этого просто не может быть! Из-за такого пустяка… Этого не может быть!..
На ладони у него лежал смятый, выпачканный грязью комок, отливающий изумрудной зеленью. Бабочка, просто бабочка… точнее, то, что от нее осталось после того, как он нечаянно ее растоптал. Руки Экельса затряслись, и мертвое насекомое упало на пол — крошечное создание, отсутствие которого в привычной ткани времени оказалось способно через многие миллионы лет поколебать незыблемое равновесие мирового порядка.
Чувствуя, как внутри у него все холодеет, незадачливый охотник с огромным трудом проговорил:
— Простите, любезнейший… а кто выиграл последние выборы?
Смуглый человек за стойкой недоуменно пожал плечами.
— Это что, шутка? Барак Обама, конечно! А кого мы могли выбрать вместо него? Уж не этого ли старого маразматика и вояку Маккейна?
— Черный?! — прохрипел Экельс, не веря своим ушам. — Черный президент?! Этот выскочка-сенатор от Иллинойса, единственный цветной в Конгрессе?..
— Черный, — подтвердил служащий. — Что именно вас смущает? И с чего это вы вдруг решили, что он единственный черный в Конгрессе?
Экельс внезапно разглядел флаг на стене и застонал. Это не был заполненный пятьюдесятью звездами благословенный Андреевский крест — священное знамя Конфедерации. Это были ненавистные звезды и полосы давно разгромленных северян, полтора века назад едва не приведших Штаты к социальной и культурной катастрофе.
— Теперь у власти настоящий демократ, который всегда думает о правах меньшинств!.. — гордо заявил служащий. — Что это с вами, приятель? — участливо обратился он к Тревису. — Почему вы так пристально на меня смотрите? Какой вы импозантный и мускулистый! Вы не собираетесь сегодня на гей-прайд под эгидой мэрии Нью-Йорка? Мы могли бы весело провести вечер, а потом поужинать у меня…
Экельс рухнул на колени, беспомощно протягивая руки к мертвой бабочке.
— Пожалуйста, — горячо молил он сошедшую с ума вселенную, — пожалуйста, верни все как было! Пусть она оживет! Ну, пожалуйста! Может быть, если мы снова возвратимся в доисторическую эпоху, все еще можно исправить…
Стоя на коленях в позе безутешного кающегося грешника, он слышал, как свирепо и хрипло дышит Тревис. Он слышал, как старый южанин передергивает затвор и с характерным клацаньем тянет спусковой крючок…
И громнул грян.
Евгений Лукин. Старичок на скамеечке
Издательство наше называется «Издательство». Кроме шуток, так и называется. Учредитель-то не кто-нибудь — городская администрация, люди серьёзные, привыкшие выражаться прямо, без экивоков! Ну и какое ещё имя, по-вашему, могли они присвоить государственному предприятию? Только такое…
Но вы им не верьте. На самом деле вывеска нагло врёт. Ничего мы не издаём. В позапрошлом году из бюджета была вычеркнута графа «на книгоиздание». А вычеркнутое из бюджета, согласно традиции, восстановлению не подлежит. Что с воза упало, то пропало. Казалось бы, по логике следовало ликвидировать и саму нашу контору. Зачем она тогда? Ан нет! Учреждения культуры высочайшим повелением трогать запрещено. Культура — наше всё.
Чем же мы в таком случае занимаемся? Представьте, работаем. Принимаем авторские рукописи (в основном от членов Союза писателей), вычитываем, редактируем, иллюстрируем — и что-то иногда за это получаем. В типографию макеты, впрочем, не отдаём — печатать, напоминаю, не на что.
Нет, забредает к нам иногда чудило, жаждущее опубликоваться за свой счёт. Это пожалуйста! Это — с распростёртыми объятьями! И всё равно поток манускриптов стремительно мелеет. До того дошло, что сами у авторов тексты клянчим.
Было и сокращение штатов, причём какое-то странное: троих отправили на пенсию, а взамен приняли чью-то там дочурку, специально придумав для неё неслыханную доселе должность. Дочурка оказалась редкостной стервой, немедля вообразила себя начальством и принялась донимать.
— Вы должны были сдать это позавчера!
