именно таким, каким я его вообразил, воспользовавшись запылившейся информацией со вновь активированных перфолент. Вот они. Уже нафаршированные металлом, каучуком и фрозилитом, уже зашитые и готовые к эксплуатации. Вскрытые черепные коробки. Чистые перфоленты на новеньких валах. Я не вижу их, но знаю, что они там. Так сделал бы я сам. В отдельных емкостях рядом с каждым черепом — мозг, временно оживленный гальванической силой, чтобы передать скопившуюся в нем информацию на более надежный носитель. Здесь уже нет так называемых работниц фабрики (
Все.
Нет, не все. Впереди еще один цех. Последний. Табличка: «Очистка памяти».
Мне не нужно заходить туда. Я прекрасно знаком с процедурой, которую проделываю каждый день.
Борюсь с желанием сейчас же найти и забрать из этого Аида Зофью.
Побеждаю.
Возвращаюсь на проходную.
Борюсь с желанием оставить автомех выключенным.
Побеждаю.
Запускаю механизмы. Короткий тест системы. Машина в порядке.
Включаю старика Лето, дежурного техникера. Сообщаю, что мои подозрения не подтвердились — экспресс-диагностика показала, что его (
Покидаю фабрику спокойно и уверенно. Ни единым движением, ни единым жестом не выдавая, что творится у меня в голове.
Там — руины. Нас предали. Нас обманули.
Там — ярость. Мы найдем виновных. Мы отомстим.
Но сначала мне нужно прийти в себя.
Слишком много новых перфолент в моей голове.
Захожу домой в двенадцать семнадцать. Четыре часа до возвращения Зофьи с фабрики. И то при условии, что она не задержится, как задерживалась в последние дни.
Привожу себя в порядок. Переодеваюсь.
Чертовски хочется курить, хотя у меня давно нет легких, способных обработать сигаретный дым.
Чертовски хочется выпить виски. Я ничего не пил и не ел вот уже три года. Сами понятия о еде и выпивке были скрыты от моего сознания.
Всю дорогу я думал об эскапистах. Большинство из них были работниками фабрики. А значит, изобретенный мною механизм изоляции и автоматической очистки памяти давал сбой. Значит, я виновен в их уходе.
В их смерти. Точнее — в их окончательной смерти. Повторяю про себя снова и снова.
Сколько еще понятий отключили от нашего сознания, чтобы поместить в эту как будто добровольную изоляцию и заставить бежать по колесу?
Я направляюсь в кабинет, перебираю пластинки. Прикосновение к ним отчего-то вызывает душевную боль. Перебираю книги на полке и чувствую ярость. Маленькая библиотека, которую я так любил, — сродни моей памяти, выхолощенная и лишенная всякого намека на настоящую жизнь.
Взгляд в спину. Оборачиваюсь.
Снова мы вдвоем. Я и кошка. Сейчас, искупавшись в крови и воспоминаниях, я не способен выносить ее молчаливое презрение. Иду в спальню, завожу стим-станцию на интервал в четыре часа. Погружаюсь в сон.
Мой кошмар: кружусь с Зофьей в вальсе, но не чувствую ее тепла и не могу разглядеть ее лицо. Внезапно понимаю, что человек, вальсирующий с моей женой, — не я. Потому что я далеко, в сандинской пустыне; мой живот искорежен разрывной пулей. Рядом никого, только песок, который пробирается через рану в мою кровь, ползет по венам, окутывает сердце. Проваливаюсь в пустоту, открываю глаза. Я в отсеке, на стим-подзарядке. Афина сидит напротив и смотрит на меня желтым взглядом убийцы. Медленно встает, идет ко мне. Дергаю рычаг, чтобы отключиться от станции, но рычаг не поддается. Афина прыгает на мои колени, забирается на левое плечо. Ее невероятная тяжесть давит на сердце, заполненное песком, который вместо фрозилита качает в меня трансфузионная система. Афина шепчет мне в ухо, но я никак не могу расслышать ее слова. Тогда она тянется к моему горлу.
