теплом салоне автомобиля, дремли, думай. Этим он и занимался, так что время поездки не пропало даром и прошло быстро. Генрих и не заметил, как исчез в потоке прошлого целый час жизни.
– Итак? – спросил он по-немецки, оказавшись в комнате для допросов. Его не били пока. Не связали, хотя и сковали руки наручниками. Посадили на привинченный к полу табурет, поставив за спиной крепкого парня, следить за телодвижениями, и все, собственно.
Просторная комната без окон, но зато с зеркалом в боковой стене. Табурет, стол у противоположной стены, два стула. За столом двое: мужчина и женщина.
– Итак?
– Ваше имя, звание, гражданство? – вопросы задает Ольга. По-русски. Мужчина смотрит на Генриха и до времени молчит.
– Baryshnia, я не понимаю по-русски!
– Ваше имя, звание, гражданство? – на этот раз по-немецки спрашивает Ольга.
– Вы не представились, барышня! – Генрих знал, его люди не спят, но пока Людвиг свяжется с Бекмуратовым или еще с кем-то из контрагентов, здесь, в секретном подразделении флота, могли произойти весьма драматические изменения. Все вплоть до убийства, а посему имело смысл тянуть время, но не обострять. Опыт – а он, как говорил поэт[27], сын ошибок трудных – подсказывал, что, начав применять силу, некоторые вполне вменяемые с виду люди очень скоро находят себя лицом к лицу с окровавленным трупом. Запытать человека легко, добиться, чтобы он говорил правду, – трудно. И нет ничего удивительного в том, что люди сплошь и рядом выбирают самые простые решения.
«Тупицы и лентяи!»
– Если я представлюсь по всей форме, у вас останется один путь – официальное делопроизводство. А оно грозит вам, Генрих Романович, большими неприятностями, – заговорил мужчина. По-немецки он изъяснялся сносно, но по всему выходило – работает не на германском направлении.
– И, тем не менее, я рискну. Ольгу Федоровну я уже знаю, так что госпожа Станиславская может не беспокоиться, а вас – нет.
– Капитан первого ранга Зарецкий Лев Константинович, начальник контрразведывательного управления Балтийского флота. Вы удовлетворены?
– Удостоверение, пожалуйста.
– Оно на русском языке.
– Покажите.
Мужчина встал, подошел к Генриху и, вынув из кармана, раскрыл перед ним удостоверение, затянутое в бордовую с золотым тиснением кожу.
– Теперь мы можем перейти на русский язык?
– Можем, – кивнул Генрих и обернулся к зеркалу. – Для протокола. Отметьте, будьте любезны, что русский язык я выучил в детстве от своей няни Арины Родионовны.
– Издеваетесь?
– Развлекаюсь, – улыбнулся Генрих.
– Итак, ваше имя, звание, гражданство? – задал вопрос Зарецкий, возвращаясь к столу.
– Генрих Хорниссе, гражданин Швейцарской Конфедерации, воинского звания не имею.
– Однако вы известны, как полковник Хорн, разве нет?
– А Петр Константинович – как государь-император, и что с того?
– Допустим, – капитан достал из кармана и положил на стол российский общегражданский паспорт, неторопливо пролистал страницы. – Однако, согласно этому документу, вы, сударь, находитесь в русском подданстве, и зовут вас Генрих Николаевич Шершнев.
– Для протокола! – Генрих снова повернулся к зеркалу и смотрел туда, в зазеркалье, словно мог видеть тех, кто прячется в комнате за стеной. – Это подлог и инсинуация. Паспорт мне не принадлежит, моих отпечатков на нем нет.
– И в самом деле! – Зарецкий словно бы даже обрадовался. – И бог с ним! Вы ведь не тот Шершнев, что в паспорте. Вы не Николаевич, а Романович!
– Слишком много слишком сложных русских имен, – покачал головой Генрих. – Я запутался. Попробуйте объяснить простыми словами, о чем мы, собственно, говорим? Вы обвиняете меня в подделке документов?
– Нет, я обвиняю вас в том, что вы, сударь, государственный изменник, предатель и подлец, лишенный решением военного
